ее тело даже породило новые формы жизни. Микаэль не раз наблюдал за Лайсве, когда та смотрела в сторону статуи. Но она высматривала что-то более важное.

Иногда он часами наблюдает, как она смотрит на воду.

– Дельфины, морские черепахи, тюлени, ламантины, киты – у всех этих особей в передних плавниках имеется костный веер, – говорит она и смотрит на свои вытянутые пальцы.

Когда она соскальзывает с края платформы в воду, ее передвижения больше Микаэля не касаются. Он знает, что при ней всегда какой-то предмет; знает, что она принесет обратно другой предмет. И принесет людей или переправит их в другое время. Он знает, что «будущее» означает не «вдали от нас», а скорее «в нас». Как все, что живет в ее воображении и мечтах.

Раз в месяц баржа привозит припасы. Жители водных домов делятся пищей, которую выращивают сами; они делятся ей с жителями наземных домов – те заново заселяют землю животными от побережья до побережья – и жителями небесных домов, которые подкармливают различных птиц. Баржей управляет старик-запятая. Капитанский мостик старого корабля украшен голубой буквой «Л». Приплывая, старик-запятая всякий раз садится поговорить с девочкой из воды, которая стала взрослой женщиной.

– Есть у тебя что-то хорошее на обмен?

– Кажется, да, – отвечает Лайсве.

Его глаза совсем утонули в морщинах. Он и раньше казался ей старым, но это потому, что она была маленькой; теперь она это понимает. Волосы ее убраны назад и заплетены в косу, тугую, как веревка. Они сидят рядом на ящиках на барже. Она вытягивает сжатую в кулак руку и разжимает ладонь. На ладони окислившаяся монетка.

Он аккуратно берет ее пальцами и рассматривает, вытянув перед собой.

– Ага. Готова с ней расстаться? – Монетка со Свободой с распущенными волосами.

– Да. Думаю, я уже достаточно ее при себе носила.

Старик кивает. Закрывает глаза. И достает из-за пазухи коробчатую черепаху.

– Бертран?

Черепаха вытягивает голову и кивает. Покряхтывает тихонько, а может, рыгает.

Старик-запятая говорит:

– Он уже старый, как и я; ему не помешает более тщательный уход. Лапка у него больная… – Но он не успевает договорить; Бертран вмешивается.

– Минутку, – говорит он, – я тут не для того, чтобы меня жалели. Я хочу, чтобы вы, глупые людишки, наконец представились друг другу, как полагается. Господи. Какие же вы, люди, странные. А еще говорят – великая и могущественная человеческая цивилизация! Ваши дурацкие эго, ваш индивидуализм – какая чушь! Говорите, как вас зовут.

– Виктор, – тихо отвечает старик. – Странное имя, да? Мать родом из Гонконга… то есть места, которое раньше называлось Гонконгом, а отец сибиряк. Мать – она была поэтессой – хотела назвать меня Лиси. Но отец сказал: «Что это за имя – Лиси? Это и не имя вовсе! Тем более для мальчика!» И дал мне мужское имя, но оно никогда не подходило ни моему лицу, ни жизни. Ну какой из меня воин?

Он рассмеялся, и морщинки вокруг его глаз заплясали.

– Но в сердце я Лиси. Это значит «история», как мне сказали.

Лайсве в молчаливом изумлении смотрела на него. А потом заговорила.

– Ты знаешь меня под именем Лиза, но я не Лиза. Мое настоящее имя выбрала мать. Отец хотел, чтобы я прятала его; называть настоящее имя было опасно. Но я тоже ношу его в сердце. Моя мать была лингвистом. А зовут меня Лайсве. Это значит «свобода». Но что это за имя – свобода?

Виктор поклонился ей.

– История и Свобода сидели на ящиках и разговаривали… а ворчливая маленькая черепаха приказывала им, что делать. – Его смех зазвенел в пространстве между их телами и светом.

– Что ж, хвала океанам, что вы наконец это сделали, – проворчал Бертран. – Теперь покажите, где здесь можно поесть. Где тут у вас можно раздобыть корешки, грибы, цветы, ягоды, яйца, насекомых и все такое прочее? Воды тут, как вижу, хватит и для питья, и для купания. Но мне нужно закопаться. Черепахи должны закапываться. Где тут у вас лужайка?

– А он любит командовать, – заметил Виктор.

Лайсве улыбнулась, взяла Бертрана на руки и прижала к груди.

– Осторожно, дамочка, у меня больная лапка, – проворчал он.

Когда Лайсве берется петь детям свои сказочные песни, это может длиться несколько часов. Ее истории многослойны; их персонажи – животные и природные стихии, черепахи, змеи, деревья и черви, и всегда есть вода. Всегда есть герой по имени Астер – по ночам он забрасывает на небо звезды; героиня по имени Аврора – та вызывает зарю и рассеивает белые лилии по полям, где прошла война; герой по имени Джозеф, ласково накрывающий всё и вся одеялом ночи. В каждой истории есть герой по имени Кем, красивый мужчина с лицом и шеей, на которых начертана карта нового мира; он символизирует превращение и перемены. Есть героиня по имени Эндора, залечивающая раны между людьми, и герой по имени Дэвид – он иногда превращается в ласточку.

Лайсве спрашивает детей, кем те хотели бы стать, случись им играть этих героев в спектакле.

Кто хочет быть Астером, взявшим в жены море и изменившим очертания материков?

Кто хочет быть Кемом, чье тело – карта возможностей?

Кто сможет сыграть зарю?

Кто станет Дэвидом-ласточкой?

А Эндорой? Та любит крепкое словцо!

Кто из вас сможет стать прекрасными лилиями – сотней ладоней, в которых заключен свет?

Кто сможет стать Джозефом, укрывающим людей в объятиях, как теплое одеяло?

Кто станет ходячей рыбкой тиктаалик?

Каково это – подтянуться и выползти на землю из воды, отталкиваясь коленями и локтями? Лайсве так делала. Она выползала на землю из Нарроуза, из рек, океанов, ручьев и озер. Иногда ее тянуло просто упасть в грязь и начать двигаться безо всякой причины – просто для удовольствия. Отталкиваясь коленями и локтями.

Отличалось ли первое наземное дыхание рыбки тиктаалик от остальных? Был ли ее вдох длиннее обычного, хотелось ли ей его продлить? Вертела ли она головой на своей длинной шее и хотела ли ее голова увидеть больше, хотя зад и хвост тянули рыбку обратно в воду? Открывала ли она рот? Закрывала ли? Ощущала ли что-то, что не могла пока выразить словами? Закрывала ли глаза от восторга или растерянности, когда воздух окружил ее со всех сторон? Навострились ли ее чешуйки от любопытства или ныли от тоски по дому? Что влекло ее? Голод? Слепая тяга? Случайное расположение звезд? Слышала ли она зов? А когда наконец ее дугообразное тело повернулось обратно к воде, к нашему общему осязаемому голубому прошлому, испытала ли рыбка облегчение