Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но дети не появляются из воды. Я об этом читала. Дети появляются из маминых животов после того, как влюбляются сперматозоид и яйцеклетка.
– Если задуматься, все мы вышли из воды. И нам приходится плыть, чтобы попасть в этот мир, – напоминает ей Микаэль. – А теперь плюй. – Он подносит ладонь к ее губам.
– Я сирота? – дрожащим голосом произносит Индиго и выплевывает предмет – монетку – ему на ладонь.
– Нет, – отвечает он и чувствует громогласное биение сердца в ушах. – У слова «мать» много смыслов. Как и у слова «отец». Или «семья». Эту историю можно рассказать по-разному. И по-разному прийти в мир. Все мы рассказываем себе истории о том, кем являемся, но их тоже можно изменить. – Он гладит Индиго по щеке; прикосновение мягкое, как шепот.
– Моя мама умерла? – В глазах Индиго отражается это слово – это чувство, которое испытывает и Микаэль, чувство, что ты потерялся и нашелся, а то, что было в промежутке, приходится пересказывать раз за разом и каждый раз по-новому, и отдаваться невыразимости, чтобы из нее рождались новые слова, фразы и мифы. Он помнит, как Вера умирала на улице. Помнит день, когда Лайсве принесла ему Индиго. Воспоминания живут в его руках, а руки проектируют новую жизнь.
В ночь перед тем, как Лайсве принесла ему Индиго, Микаэль выплакал целый океан.
Ему снились поднимающиеся из моря дома; те тянулись в космос, где сооружали небесные платформы, и опускались на дно океана, где близилась к завершению постройка подводных городов. Ему снились вереницы прекрасных домов, разрастающиеся во всех направлениях. А может, это был не сон, а его детская мечта, ожившая, когда в его жизнь пришла Лайсве; его нескончаемая мечта, ставшая трудом всей жизни. Он видел поверхность океана и бескрайний небосвод; те сходились на горизонте.
Но в середине сна из океана поднималась огромная темная масса и проглатывала всю воду. Казавшееся невозможным совершалось в один миг. Не было неба, лишь черное беззвездное пространство. В этой пустоте он перекатывался голым. Не было звуков, кроме шума в ушах, похожего на оглушительный шум крови, когда та ударяет в голову. Должно быть, это смерть, подумал он. Пока я спал, случилось что-то страшное. Микаэль заплакал. Плавая в космосе, он плакал так сильно, что слезы его стали космическими течениями, словно небо превратилось в океан. Потом он проснулся в своей постели.
Проснувшись, он решил, что ему снится, будто он плавает в луже пота, но вода была настоящей; плескалась за окном, ласково омывала платформы – их новые дома – ритмичными волнами. Между живущими в небе и море была вода; между землей и космосом, прошлым и настоящим, сном и реальностью.
Он вышел на платформу, почувствовал, как волосы на ногах и руках зашевелились на ночном ветру. Моросил дождь.
Вода под ним всколыхнулась. Его внимание привлекло странное зеленое свечение. Он встал на колени и попытался коснуться его, но не успел опустить руку в водный мир, как заплакал ребенок – ребенок, которого подняла над водой рука. Он увидел руку, предплечье, плечо, а потом и знакомое лицо Лайсве. Ребенок плакал; не обращать на него внимания было невозможно. Микаэль упал на колени и подхватил малыша. Прижал к груди.
– Тихо, тихо, малыш, – прошептал он и похлопал его по спинке.
– Посмотри на ее шею, – сказала Лайсве, ступая по воде. Голос ее полнился электричеством. – Я нашла ее.
Как затонувшее сокровище.
Поначалу Микаэль не понял, что имеет в виду Лайсве, но потом вода, младенец и слово «шея» сложились воедино в его голове. Неужели это?.. Он слегка повернул головку девочки и увидел татуировку.
– Но как? Как ты ее нашла? – Микаэль ахнул, баюкая малышку. Та уже не плакала.
– Подумала о цвете – индиго, – ответила Лайсве, подтянулась и вскарабкалась на платформу. – Я встретила мертвую женщину в платье в цветок, и она открыла портал в воде. Помнишь, я рассказывала, что путешествую по материнским водам? Я нашла ее в твоем прошлом времени и месте, в сиротском приюте, которым руководили женщины. То ли художницы, то ли лесбиянки, то ли монашки. Я узнала ее по татуировке, – она рассказывала эту невероятную историю так, будто та была совершенно обычной.
Для Лайсве невероятных историй не существовало.
– Смотри.
Микаэль смотрит, куда показывает рука Индиго, ее вытянутый палец. Видит Лайсве; та подтягивается и вылезает из воды на платформу. С расстояния он не может различить, молодая она или старая. В последнее время она все меньше напоминает человека и все больше… что-то еще.
Они выходят ей навстречу и помогают вылезти из воды.
Лайсве сразу начинает говорить.
– Вы же видели первые чертежи «Протея»? Они великолепны. – Она отбрасывает назад длинные мокрые черные кудри, чтобы не лезли в глаза. – В две тысячи двадцатом году Фабьен Кусто и промышленный дизайнер Ив Бехар создали подводную модульную лабораторию площадью четыре тысячи футов на глубине шестьдесят футов близ берега Кюрасао. Фабьен унаследовал свое увлечение от деда Жака, чьи ранние проекты подводных домов стали прототипами будущих подводных деревень. Но твои творения превосходят их в разы, Микаэль. – Она оглядывает надводные дома. – Как они красивы. Как удивительно работает твое воображение. – Она продолжает. – Так вот, французский дайвер Анри Куско обнаружил доисторические наскальные рисунки в пещере на глубине сто двадцать футов. Там были прекрасные рисунки животных – бизонов, лошадей, антилоп, горных козлов, а также пингвинов, тюленей и даже медуз. Возможно, в этой пещере даже обнаружено первое изображение убийства – человек с головой тюленя, пронзенной копьем.
Микаэль протягивает Лайсве полотенце. Индиго ставит перед ней кроссовки. Они давно поняли, что у ее историй может и не быть начала, середины и конца. Они фрагментарны и наслаиваются друг на друга; Лайсве рассказывает их в том порядке, в каком они выстроились у нее в голове. Но они научились ее слушать.
Лайсве надевает кроссовки, сушит волосы, склонив голову набок, и продолжает говорить. Вслед за ней из воды выходят несколько акванавтов в полном облачении; кислородные баллоны, гидрокостюмы, маски – они