Нереально.

А вот это лучше. Подумайте о своих любых любимых персонажах, а затем вообразите, какими они были до того момента, когда вошли в повествование. Они существовали где-то в Прежнем Мире. Гамлет — маленький мальчик. («Гамлет Начинает» в версии Уорнер Бразерс.)

Макбет — подросток. (Из его прыщей Восходит Темный принц[563]. Извините, увлеклась.)

Анна Каренина в школе. Ее учительница, вероятно, была похожа на мисс Джин Броди в Расцвете Лет[564], а не на миссис Пратт, которая была у нас, никогда не улыбалась, как мисс Барбери в «Холодном Доме», и — поскольку я была Простой Рут Суейн — сказала мне, что я не должна исключить для себя монашество, а у самой-то было глупое лицо, которое, как Томми Фитц доказал посредством Гугла, оказалось идентичным морде рыбы «патагонский клыкач».

В Мире, который был Прежде Мира Сего, мы с Энеем находились в ожидании. Мы знали, что и нас очень ждут. Мы захотели прибыть туда. Но стоило только этого захотеть, как мы поняли, что время начнется, но это также означало, что время закончится, а потому мы еще немного позависали в дальних морях. Мы не замышляли ничего плохого. Да и все равно повесть еще не была готова для нас. Тому есть прецеденты. Это девять глав перед тем, как Сэм Уэллер появляется в «Посмертных записках Пиквикского клуба» (Книга 124, Пингвин Классикс, Лондон), и восемнадцать перед тем, как Сара Гэмп появляется в «Мартине Чезлвите» (Книга 800, Пингвин Классикс, Лондон). Но Мэри и Вергилий уже теряли надежду, что когда-нибудь у них будут дети. Мой отец был уверен, что это его вина. Благодаря Преподобному и благодаря Аврааму у Папы был гений Суейнов в том, чтобы винить себя. Он не достигал Стандарта ни в чем. Как он жил с этим внутри себя, подвергаясь постоянной угрозе неудачи в достижении Невозможного, дерзая и падая, дерзая и падая, мечась между катодами восторга и анодами отчаяния — все это я могу только вообразить. Лично я не дерзаю. Для меня надежда начинается со строчной буквы «н». Я надеюсь добраться до конца.

Мама восприняла новость о том, что не беременна, стоически — во-первых, потому, что Мэри была женщиной, и, во-вторых, потому, что она была МакКарролл. Она не стала сходить с ума. И не стала устраивать сцен. Возможно, она знала, что бывает Прибытие С Опозданием, или, возможно, у Мамы просто крепче вера.

По вечерам после работы Вергилий выходил из дома, надев длинное пальто желто-оранжевого цвета, которое привез откуда-то из Чили, то самое пальто с огромным разрезом на спине, чтобы можно было ехать по-пастушьи в стиле vaquero. У этого пальто были две взлетающие фалды, и при боковом ветре они махали, как крылья. Вергилий проходил мили и мили по берегу реки. Это была превратность судьбы. Случайность в биологии. Только и всего. Не будьте глупы. Не было никакого послания, никакого предзнаменования. И это не было Божьей Карой.

Но было похоже, он чувствовал, что именно так и есть.

Чтобы спасти моего отца от самого себя, моя мать повела его на танцы. Бабушкино пристрастие к set dance вошло в Мамину кровь и трансмогрифировалось[565] в Джайв[566], в чем Вергилий был безнадежен, но все равно пошел, потому что это вызывало улыбку Мамы, а он обожал это. Его долговязая, шаркающая ногами фигура не танцевала в точном смысле этого слова. Локти изогнуты в стороны, руки растопырены так, что казалось, он изображал Плечики Для Пальто. Живя в Эшкрофт Хаусе с Мамой Киттеринг, он пропустил весь тот этап взросления, когда плохая одежда, давление со стороны сверстников и прыщи объединяются, чтобы научить вас подражать уверенным в себе людям. У моего папы буквально не было никакой подсказки. Но Мама не беспокоилась о таких мелочах. Все, что было у Папы, казалось ей доказательством чего-то особенного, хотя «особенный» — это еще мягко сказано.

Мама и Папа ходили на спектакли в разных залах. Побывали в Певческом Клубе. Пошли в Оперное Общество Килраша на постановку «Цыганки»[567] в театре «Марс» с Приглашенными Артистами (все они пели в «Ковент-Гардене»[568], как сказано в программке. В сложенном виде она лежит в пожелтевшей и пахнущей грязью книге Джона Сеймура[569] с загнутыми уголками страниц «Полный Курс Самодостаточности», Книга 2601, Корги, Лондон). Однажды вечером пошли на выступление Кристи Мура[570], который пел с закрытыми глазами песню Кристи Хеннесси[571], ставшую любимой песней Вергилия, потому что в ней была строка «Нам бы хотелось отправиться на Небеса, но мы всегда копаем ямы»[572]. Эта песня, сказал мой отец, прекрасно характеризует нас, ирландцев, и в ней больше мудрости, чем у Платона.

В те времена, точно так же, как и теперь, в просоленной морем деревне Дунбег[573] была лучшая любительская драматическая группа. В том округе все увлекались театром, и Мама с Папой отправились туда, чтобы увидеть «Сайв» Джона Б. Кина, и после спектакля моя мать вышла глубоко растроганная и растревоженная. Мама с Папой направились через улицу на кладбище и некоторое время стояли в беззвездной темноте, ожидая, когда пройдет грусть. Она сложила руки на груди, и Папа обнял Маму поверх ее рук. Они не говорили о пьесе. Не выясняли, что вывело их из душевного равновесия, — о таком они могли бы говорить, если бы действие происходило в Америке. Как я полагаю, что-то в той пьесе заставило Маму думать о том, что ей хочется родить дочь, а это, в свою очередь, привело к мысли, что, возможно, и вправду у них не будет детей. Когда Мама бывает расстроенной, она становится очень тихой. Целое сражение происходит внутри нее, но если вы не знаете выражений ее глаз, то ничего не сможете понять.