–Даже так? Что-то обнаружилось?

–Обнаружилось, что ты был прав.– Марта бросила на землю не докуренную сигарету. Ярость, которая разрывала ее всего несколько часов назад, улеглась.– Мне надо было прислушаться к тебе. Врач внял моим мольбам и в срочном порядке провел предварительный анализ. Девочка была беременна: вгробу обнаружились останки плода. Если бы тот, кто проводил ее вскрытие, работал на совесть, он бы это сразу заметил. Здешний врач посчитал, что патологоанатом отнесся к своим обязанностям по меньшей мере халатно, поэтому он поднял документы, чтобы выяснить, кто это был. У него это заняло уйму времени, но вернувшись, он сообщил мне, что заключения так и не нашел, хотя в журнале учета стоит подпись.

–Не Антона ли Хейльмана?– спросил Конрауд.

–Именно его.– Марта взглянула на него озадаченно.– А самое интересное, знаешь, что? Раньше я этой фамилии никогда не слышала, а сегодня сталкиваюсь с ней уже во второй раз!

–Во второй?

–Да. Антон Хейльман – прадедушка Данни.

–Как это?

–У Антона Хейльмана было двое сыновей, один из которых дедушка Данни.

Сказать, что Конрауд удивился, это ничего не сказать. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать слова Марты.

–Ты уверена?!

–А что тебя так удивляет?– спросила Марта, заметив, как Конрауд изменился в лице. Ей редко когда удавалось выбить его из равновесия.– Все исландцы в той или иной степени приходятся друг другу родственниками,– добавила она.

–Неужели это возможно?..

–Ты о чем?

–Погоди-ка, погоди… Антон Хейльман проводил вскрытие тела Нанны, но никто не видел его заключения. В то же время Хейльман являлся лечащим врачом Лютера, который, согласно информации Эймюндюра и одного пожилого извращенца, был педофилом и приходил в барак, где жила Нанна. Ее мать работала в Национальной клинике – там же, где и доктор Хейльман. Кроме того, существует вероятность, что когда девочка утонула, поблизости от Тьёднина видели Лютера. А он, как я и говорил, лечился от туберкулеза в Вивильсстадире у Хейльмана…– Конрауд опустил взгляд на тротуар, забросанный окурками Марты.– И вишенка на торте: расследование доверили Никюлаусу, который был не полицейский, а одно название…– добавил он чуть ли не шепотом.

–Ты предполагаешь, что этот Лютер надругался над девочкой и убил ее, а Хейльман покрыл преступника?– сказала Марта.– Но зачем ему это понадобилось? Что у него был за интерес?..

–Ты дала распоряжение взять образец ДНК с останков плода?

–Естественно… Но…

–Возможно, это не Лютер…– проговорил Конрауд.– Возможно, это не он отец ребенка.

–А кто же?..

–Врач. Антон Хейльман.

–По-твоему, это он изнасиловал Нанну? А потом избавился от нее? Не было ли ему проще сделать ей аборт?

–Не знаю.

–Но ведь…

–Еще есть вероятность, что они оба насиловали Нанну, а потом Лютер расправился с ней, утопив в озере,– предположил Конрауд.– Не знаю, о чем те двое думали. Знаю только, что они нелюди.

С улицы доносился шум проезжающего автомобиля. Когда он умолк, в стенах дома вновь повисла тишина, нарушаемая лишь затрудненным дыханием мужчины. Он сидел на диване, по-прежнему в халате, с кислородной маской, которую плотно прижимал к носу и рту. Наполнить легкие кислородом стоило ему огромных усилий, будто каждый вдох мог оказаться последним. Он подумывал о том, чтобы вызвать «скорую», но решил, что пока не время. Может, он вызовет ее позже. «Скорая» приезжала к нему и прежде и отвозила его в больницу, где врачи ставили его на ноги. Однако потом он возвращался домой, у него случался очередной приступ, и все повторялось по новой.

Он так сильно закашлялся, что все тело задергалось в конвульсиях, и он почувствовал, что вот-вот задохнется. Когда кашель наконец прошел, он снова прижал маску ко рту и стал жадно втягивать в себя кислород. Он вспоминал о визите бывшего полицейского, которого уже давно знал, и о той девочке, что утонула в Тьёднине. В частности, он размышлял о том, на что как-то раз намекнул этот шакал Лютер. Тогда он подумал, что тот заливает, но теперь подозревал, что была в его словах и доля правды.

Он понятия не имел, сколько кислорода у него осталось, знал только, что пользуется этим баллоном уже прилично, и чувствовал, что струя кислорода, поступающая в маску, уже не такая мощная. Он попытался нащупать телефон, что лежал на столике возле дивана, но в этот момент его сразил новый приступ кашля, еще более сильный, чем предыдущий. Он снова почувствовал, что задыхается, предпринял попытку подняться с дивана, но вместо этого свалился на пол, и маска выпала у него из руки.

–Лютер…– прошептал он.

Его тело содрогалось от кашля, пока он безуспешно силился нашарить на полу маску. Отчаянные попытки втянуть в легкие воздух ни к чему не приводили. В довершение всего к горлу подступила тошнота, а спазмы продолжали сотрясать тело. Он не мог надышаться, судорожно ловил ртом воздух и кашлял, кашлял, кашлял…

Немного спустя в стенах дома вновь повисла тишина, нарушаемая лишь шумом автомобиля, который проезжал мимо и удалялся вдоль улицы.

Дом уже не выглядел таким лощеным, как когда Конрауд оказался здесь впервые по просьбе пожилых супругов, которые предпочитали, чтобы новость о том, что их внучка связалась с наркоторговцами, получила огласку. Тогда он по достоинству оценил строгость линий, большие окна, скаты медной крыши – черты, которые объединяли все дома в этом районе, где могли позволить себе жить только люди с определенным достатком. Достаточно было взглянуть на фасад, чтобы понять, что хозяева дома весьма состоятельны и стремятся к тому, чтобы сделать свою жизнь максимально комфортной. Но теперь дом утратил в глазах Конрауда свое величие, и его формы, которые всего несколько дней назад казались ему верхом изящества, представлялись чуть ли не безобразными, а размеры – до неприличия большими.

Эртна как-то рассказывала ему, что муж ее подруги является уважаемым в профессиональных кругах аудитором и совладельцем фирмы, оказывающей бухгалтерские услуги. Она обращалась к нему два или три года подряд за консультацией по декларации о доходах. Он отнесся к Эртне очень доброжелательно и не взял с нее ни кроны за свои услуги. «Замечательный человек»,– говорила тогда она. Потом муж ее подруги вышел на пенсию, а сама подруга оставила политику. Однако, будучи еще не такими пожилыми, супруги принимали активное участие в общественной жизни. В одном из тех редких случаев, когда Конрауд беседовал о них с Эртной, жена сказала ему о том, супруги умеют наслаждаться своими сбережениями без излишеств. Было очевидным, что она этими людьми даже восхищается. Однако Эртна встречалась со своей подругой в основном без мужей, поэтому Конрауд был знаком с ними лишь шапочно.

Теперь же, глядя на этот дом через окно полицейской машины, которую Марта как раз парковала перед домом, Конрауд осознал, что знает о супругах гораздо больше. Марта приехала, чтобы возобновить разговор с женщиной, который начал днем ранее, но так и не закончила. У нее возникла идея взять с собой Конрауда, потому что она полагала, что в присутствии друга семьи (если его, конечно, таковым можно было назвать) женщина, возможно, выдаст себя и расскажет даже то, что предпочла бы утаить. Кроме того, Конрауд был первым, к которому супруги обратились, когда пропала Данни, поэтому в их глазах он являлся не только самым осведомленным о фактах человеком, но и чуть ли не их доверенным лицом. Когда Марта предложила Конрауду поехать вместе, тот попытался напомнить ей, что никогда не стремился к близкой дружбе с этими людьми, но Марта его даже слушать не стала.