– Он прогнал ее? За что? Это очень важно… у отвергнутой женщины не сердце, а клубок из сорока тысяч змей.

– В этом сердце нет ни одной, я видел ее… Филипп женился тайно, потом началась война… Короче, этот дурак снова влюбился и женился. На матери этого самого Базиля, которого мы поймали. Про первую семью короля никто не знал, пока клирик, который их венчал, во всем не признался.

– Баадук разрешил мужчине брать столько жен, сколько он может прокормить, и это правильно.

– «У мужа может быть только одна жена, как Луна на небе, а у жены только один муж, как Солнце», – процитировал Книгу Книг доселе молчавший Николай.

– Луна меняется каждый день и ходит в окружении звезд, – не согласился Яфе, – а жена с каждым восходом становится старше на один день. Одна не заменит многих. Зачем вы давите то, что дано Всеотцом? Ваши мужчины бреют лица и хотят брить души, хотя они не евнухи. Борода все равно растет, и вместо одной женщины вы все равно хотите многих. Проще открыто держать жен и наложниц, чем красть наслаждение, как садовые сони крадут абрикосы.

– Мне не пристало спорить с тобой, – с достоинством возразил Николай.

– Истина в твоих словах, ибо нигде не сказано, что можно спорить о том, в чем не понимаешь. Рафаэль, ты знаешь женщин, ответь, стоит ли держаться за одну, когда можно получить всех?

– Не стоит, – улыбнулся мириец – в первый раз с того дня, когда выбрался из-под тела убитого рыцаря, – сердце у нас одно, это так, друзей больше трех не бывает, а женщин нужно столько, сколько захочется.

– Я покидаю вас, – вздохнул эрастианец, – ибо разговор сей приличествует воинам, но не служителям Божиим.

– В разговоре с богом нет ничего дурного, – сверкнул зубами Яфе, провожая взглядом тщедушную фигурку в зеленом.

– Дурного – нет, умного – тоже, – откликнулся мириец, – молиться – все равно что стучаться в пустой дом. Никто не ответит… Слушай, а что наш Серпьент молчит? Не похоже на него.

Крапивник и впрямь молчал, и не от хорошей жизни. Скрючившись в три погибели у стены приютившего их домишки, он трясся мелкой дрожью, а лицо и руки его побурели, как листья в ненастье.

– Эй, – Рафаэль схватил приятеля за плечо, – что с тобой?

– В-в-вяну, – пробормотал Серпьент Кулебрин. – Что?!

– То, – натура Крапивника брала свое, – знннаешь, сккколько сил ннннужно, чтоббббб тттттакой куст осссенннью поддддднять… И ввввсе зззззря.

– Это лечится?

– Сссссаммо пройдддет, – простучал зубами Крапивник, – холодддно, пррроешь его гуссссеница!

– Погоди, – осенило Рафаэля, – сейчас мы тебя подправим. – Мириец вытащил седельную фляжку и сунул ее к буро-зеленым губам. – Пей!

Крапивник глотнул, закашлялся и глотнул еще. Чутье Кэрну не обмануло – физиономия Серпьента начала приобретать обычный оттенок, дрожать он тоже перестал.

– Слушай, Серпьент, – Рафаэль не скрывал облегчения, – за каким лядом ты вылез со своей крапивой? Что бы мы, без нее не справились?

– С кем поведешься, от того и наберешься, – огрызнулся тот, – вы вечно собой жертвуете, чем я хуже?!

– Ну, вряд ли сегодняшнее стоило жертвы.

– Стоило, – не согласился Крапивник, – дай еще.

– А плохо не будет? – усомнился мириец. – Ты же в первый раз.

– В первый – не в последний. – Серпьент явно чувствовал себя лучше, и Рито со смешком плеснул ему царки в оловянную кружку. Крапивник лихо ее осушил, обалдело потряс головой и вальяжно развалился прямо на промерзшей земле, а затем тишину разорвал страшный, странный вопль, от которого Рито, Яфе и лошади вздрогнули. Оказалось, ничего непоправимого не произошло.

Царка оказала на Крапивника неожиданное действие – он запел, если только этот хриплый рев можно было назвать пением. Сосредоточенно глядя перед собой, Серпьент Кулебрин самозабвенно орал самую дикую песню из всех, которые доводилось слушать маркизу Гаэтано.

Бей писак крапивой по поганым харям.

Чтобы врали через раз и не так нахально!

Бей свиней крапивой по голому заду,

Потому что заслужили, потому что надо!

Трусов бей крапивой да по голым пяткам,

Чтоб забыли, как с войны драпать без оглядки.

Бей свиней крапивой по голому заду,

Потому что заслужили, потому что надо!

Бей ханжу крапивой по умильной роже,

Чтобы не поганил впредь, сволочь, слово божье!

Бей свиней крапивой по голому заду,

Потому что заслужили, потому что надо!

Ушедший в дом Николай пытался молиться, но рев Крапивника путал мысли и мешал сосредоточиться. Инок забился в самый отдаленный угол, стараясь не обращать внимания на проклятую песню.

– О Творец, – шептал эрастианец, – защити рабов своих, обереги их и просвети, ибо окружены мы врагами и темно вокруг. Разгони злодеев наших и вразуми их… крапивой. – Николай в ужасе осекся, но было поздно, слово сорвалось с его губ, превратив разговор с господом в отвратительный балаган, а с улицы неслось все громче:

Бей судью крапивой по гребучим лапам,

Чтоб, скотина, загрустил и поменьше хапал!

Бей свиней крапивой по голому заду,

Потому что заслужили…

Прислушавшись, Николай понял, что к Крапивнику присоединились Рито и Яфе, чьи красивые и сильные голоса уверенно вели варварскую мелодию, а затем с ужасом осознал, что и сам подтягивает.

2895 год от В.И. 6-й день месяца Волка ГВАРА

Роскошные шпалеры с охотничьими сценами пузырились от сквозняков. Луи бы предпочел, чтоб в отведенных ему покоях было меньше роскоши и больше удобства, но в Гваре жили не так, как в Арции и даже в Эстре. Дымящие камины и незаделанные щели Лося не заботили, что ж, придется привыкать. Граф Трюэль сбросил одеяло из медвежьих шкур, поежился – за ночь спальня выстывала до безобразия, – торопливо оделся и подошел к окну. Зима, что и следовало доказать…

Только теперь, когда стало ясно, что он не ошибся в Рорике Ра-Гваре, Луи позволил себе затосковать, чему немало способствовало неподдельное сочувствие эскотцев. Они с Лосем и гварскими нобилями целую кварту пили за упокой душ погибших на Гразском поле. Остановили затянувшуюся тризну граф Лидда и кардинал, за которыми Рорик озаботился послать прежде, чем поднял первый поминальный рог. Луи вздохнул, вспоминая, как они с гварцами и Хайнцем чуть было не прикончили ночью Жися, помешало лишь отсутствие зрителей – Рорик был ярым сторонником прилюдного торжества справедливости.

Вода в кувшине для умывания только что льдом не подернулась, но Луи не стал беспокоить из-за такой мелочи слуг, более напоминавших воинов, и кое-как умылся и побрился. Он как раз вытирал лицо, когда в дверях появился Ласло.

– Друг Луи, пусть снег засыплет твое горе, господарь хочет тебя видеть.