Подробное описание коронации, сохранившееся в житии святого великомученика Эрасти, было скопировано до мелочей, однако недаром говорится, что войти в одну реку дважды еще никому не удавалось. Анхель короновался в ясный день, а тут, как назло, зарядил нудный, холодный дождь. Спехом собранные маги-погодники с грехом пополам остановили мерзкую морось, но разогнать тяжелые свинцовые тучи не смогли. И то сказать, бороться с ветрами Эландского моря, принесшими «волчьи дожди» на неделю раньше обычного, была задача не по их силенкам.

Отсыревшие флаги и плащи гвардейцев висели мокрыми тряпками, серое небо, казалось, вознамерилось опуститься на землю и удерживалось лишь рвущимися ввысь колокольнями и башнями. Зрители чихали и кашляли, дожидаясь конца церемонии. Только немногочисленные счастливцы, допущенные в теплый и светлый храм, получали удовольствие от изумительного зрелища.

Кардинал Клавдий, по правую руку которого стояла Ее Иносенсия Анастазия, произнес назидательное слово, в котором Церковь Единая и Единственная подтверждала царственное происхождение доблестного и богобоязненного Пьера и называла его «истым Волингом», карающим мечом для врагов Церкви и неоскудевающим кладезем для добрых людей. Всякий, имеющий уши и голову, понимал, что выступать против Пьера, даже смеяться над ним, означает навлечь на себя гнев Церкви как таковой и дополнительные беды со стороны всемогущих циалианок и Скорбящих. Даже одной из этих сил достаточно, чтоб сокрушить любого светского владыку – если он, конечно, имел счастье родиться и править в Благодатных землях.

Преклонив колено и положив руку на эфес меча, Пьер выслушал Назидание, облобызал Посох Его Высокопреосвященства и Кольцо Анастазии, после чего толстый перст Клавдия оставил на челе новоявленного Волинга блестящий след – миропомазание свершилось. Громко и торжественно задышал орган, невидимый хор запел «Славься, Свете», загудел Главный колокол, и сразу же откликнулись колокола со всего города. Кардинал торжественно возложил на редкие сероватые волосы корону Волингов, Анастазия вручила Пьеру золотой шар, увенчанный нарциссами, а нунций Архипастыря – короткий и широкий меч. Старательно и гордо вышагивая, сын сигноры Стэнье-Рогге направился к выходу. Тяжелые двери храма распахнулись, гул колоколов и стоны органа смолкли. Король ступил на ковровую дорожку. И тут раздался надсадный кошачий вопль.

Маленькая серая кошка (и как только ее не заметили!) сидела на алом, затканном золотыми нарциссами бархате, глядя на приближающегося короля, и орала громко и нагло. В ритуальной тишине резкие, скрипучие крики казались издевательством. Прогнать нахалку никто не отваживался: для этого требовалось вступить на «королевскую тропу», что считалось оскорблением величества. Равно невозможным было чем-то бросить в поганую тварь или крикнуть нечто не имеющее отношение к обязательным здравицам.

Первым опомнился Пьер, решительно ступивший на ковер. Это было правильно – обойти вопящее животное, которое вряд ли станет дожидаться, когда на него наступят. Кошка и не стала, но, вместо того чтобы шмыгнуть в толпу, повернулась и, гордо подняв тоненький хвост, пошествовала впереди короля, немыслимым образом соразмеряя свой шаг с шагом Пьера. Более того, прежде чем пройтись по королевскому бархату, помойница умудрилась влезть в деготь или смолу, и за ней по алому цвету Волингов тянулась четкая цепочка следов, черная и блестящая.

В звенящей тишине кошка и король продолжали свое немыслимое шествие, и где-то на середине пути случилось неизбежное. Чей-то голос, звонкий и сильный, прокричал на всю площадь «кошачья лапа» и залился издевательским хохотом.

Кошка не повела и ухом, торжественно вышагивая по направлению к трону, а вот лицо Пьера стало медленно зеленеть. Темнобородый стражник, стоявший во втором ряду оцепления, наоборот, побагровел, в его глазах читался ужас от того, что сейчас свершится, но бедняга не мог ничего с собой поделать. Понимая, что самым легким наказанием для него станет ссылка в дальний гарнизон, он зашелся в приступе неистового хохота, заразив им соседей спереди и слева. И вновь прозвенел голос: «Смотрите, драный кот на троне Волингов», – и на это точно стоило посмотреть!

Серенькая киска была не одинока. На королевском седалище расселся облезлый черный кот. Половина его хвоста, равно как и ухо, была потеряны в битве, грудь и морду украшали многочисленные шрамы. Кот потянулся передом и задом и зевнул во всю пасть, обнажив внушительные клыки. Кто-то из придворных решился положить конец непристойному действу и попробовал схватить хвостатого узурпатора, но тут же с криком отскочил, прижимая руку к окровавленному лицу. А кот, выпрямившись, как изваяние, вперил желтые глаза в приближающегося короля, глядя на него сверху вниз.

«А у котяры-то шрамы честные, он – воин, хоть и не Волинг!» – выкрикнул все тот же голос, странным образом покрыв всю площадь. Синяки, присутствующие в толпе в немалом количестве, давным-давно должны были унять крикуна, но не уняли!

Кот на троне между тем совершил нечто вовсе непотребное, после чего спрыгнул на голову ошалевшему нобилю в цветах Тартю, мимоходом рванув его когтями, и исчез у основания помоста ровно в тот момент, когда красные сапоги Пьера ступили на последнюю из тринадцати ступеней, ведущих наверх. Увы, трон был безнадежно осквернен, и король встал перед непростой дилеммой: рискнуть парадным одеянием или же принимать поздравления стоя.

Будь на месте Пьера Анхель Светлый, Рене Счастливый или даже красавец Филипп, они бы обратили все в шутку. Но редкие короли не боятся уронить свое величие и, как правило, его роняют. Рене, весело махнув рукой, уселся бы на ступеньки. Анхель сказал бы что-то такое, от чего вся площадь зашлась бы в хохоте, а Филипп спрыгнул в толпу и обнял бы первую попавшуюся красотку. Пьер же бестолково замер перед загаженным троном, и тут с площади донеслось: «Да уберите же, в конце концов, с трона кошачье дерьмо!» Король, потеряв самообладание, со всей силы пнул золоченое кресло, которое оказалось прочным и устойчивым, а вот отличной выделки красная замша не смогла защитить ногу монарха от удара. Король сморщился, словно от зубной боли, а с площади донеслось: «Променяли волка на драную кошку», и Пьер, не выдержав, завопил: «Стража! Схватить! Очистить площадь!»

Люди, толкаясь, бросились в проулки, откуда и так напирала толпа, кто-то кричал, кто-то задыхался, кого-то чуть ли не вдавили в стену, кто-то свалился под ноги бегущим. К счастью, новый командор городской стражи оказался умнее и короля, и горожан. Изрыгая проклятия, он остановил расходившихся вояк, велев им не теснить людей в узкие улицы, а растаскивать толпу изнутри за счет пустовавшего во время церемонии центра площади. Давку остановили, но звонкоголосого нахала, разумеется, не нашли – да, правду сказать, и не искали.

Сделав свое дело, усталые и злые стражники, молча отправились в казармы, понимая, что они в любом случае окажутся виноватыми, а по городу кругами расходились истории одна нелепее Другой. Чаще всего поминалось «кошачье дерьмо на троне», а старики, видевшие уже четвертого короля, качали головами и бормотали: «Не будет толку от этого царствования, ой не будет!»

2895 год от В.И. 25-й день месяца Волка ГВАРА