— Нет-нет-нет, — замотала головой. — Сегодня Рождество, и я не хочу вспоминать плохое.

— Рокси, — латинос взял меня за руку, — нам срочно нужно менять воспоминания. У меня это место, — он нахмурился, — тоже ассоциируется не с самыми лучшими моментами, но здесь всё началось. Доверься мне. Всё будет хорошо.

О-о-о… Это нечестно! Конечно, я доверюсь мужу, наплевав на всё.

Вышла из машины, вздохнула и обхватила себя руками за плечи. Неуютно. Но никакого плохого предчувствия. Вроде…

Мы шли по перрону. На путях стояло несколько паровозов, пассажиры ждали отправки. Станция Левенрос — проходная, пассажиры редко заканчивают свой путь здесь. Только те, кто ищет новый дом и свою семью. Как я когда-то.

— Наш, — сообщил Михей, когда мы остановились у локомотива, к которому был прицеплен всего один вагон.

— Ага, да… — у меня голос просел.

— Мистер вожак, миссис главная самка, — нам навстречу вышел знакомый дварф-машинист, и мне сделалось совсем дурно. — Проходим на посадку!

Мощное дежавю… Я шла к вагону, но ноги слушались плохо. Неужели снова в прошлое? Зачем? Всё ведь и так хорошо!

— Располагайся, моя, — Михей помог забраться по ступенькам, мы вошли в вагон.

Вагон-ресторан? По крайней мере, очень похоже. Мягкие диванчики, столики — всё в уютных бордово-красных тонах.

— Объясни, — стянула шубу, уселась за накрытый стол. — Прошу, иначе я с ума сойду, — прошептала.

— Я бы очень хотел познакомить тебя с родителями, — Михей устроился напротив, откупорил бутылку вина. — Ты бы понравилась маме, да и отец… — он замолчал.

— Мы снова отправимся в прошлое… — вцепилась в бокал.

— Несколько глотков, не больше, — строго заявил латинос. — Нет, Рокси, мы не отправимся в прошлое, — вернулся к главной теме. — Я бы хотел познакомить тебя с родителями, но, увы, это невозможно. Зато у меня появился шанс показать тебе родину.

— Как это? — я опешила, забыв про вино. — Ты же говорил, что её больше не существует.

— Фактически. Но это не проблема для демиурга. Мой хороший знакомый создал кусочек мира — место, где я родился и вырос. Тёплый южный край, фрукты, океан. Хочешь?

— Хочу! — закивала, представив, как здорово попасть из зимы под тёплое южное солнышко.

Однажды у меня было видение, я успела насладиться секундным впечатлением от красот родины моего вожака. Очень надеялась, что творение демиурга окажется не хуже оригинала.

— Отлично! Мы проведём целую неделю вместе, — у Михея заметно улучшилось настроение.

Мой латинос рассказывал о крае, где родился. О стае, которой управлял его отец, а я смотрела на мужа и понимала, что такого взгляда у него не видела никогда прежде. От его голоса по моему телу расходились разряды тока — тысячи вольт. Ловила каждое слово, но думала совсем о другом…

Несчастное моё либидо — с беременностью оно подросло, а выхода желание не получало. И вот мы наедине в размеренно покачивавшемся вагоне едем в тёплую сказку. Главный свет погас, на стенах зажглись небольшие светильники — имитация канделябров со свечами. Атмосфера более чем интимная.

Примерилась взглядом к столу — поместимся.

Поймала глазами чёрную бездну с золотыми искрами, и дыхание перехватило. Шансов выбраться из этой сцепки нет. Завела руки за спину, сделав вид, что хочу расстегнуть молнию на платье.

— Рокси? — Михей сощурился.

— Душно что-то, — мурлыкнула. — Помоги.

Поднялась, встала к столу и повернулась спиной к вожаку. Молния взвизгнула, Михей подцепил пальцем тонкую бретельку платья. Достаточно скинуть её с плеча, и вечерний наряд сползёт на талию. Я глубоко вдохнула, представив, как горячие мужские ладони накрывают заметно налившуюся от беременности грудь, и по телу побежали волнующие разряды.

— Моя, — развернул меня, так ничего и не сделав с платьем. — Ты уверена? Всё же двойня у нас…

У меня даже рот приоткрылся от удивления. Это точно мой муж?.. Михей мне никогда таких вопросов не задавал. Михей брал и делал, так, что я едва сознание не теряла от оргазмов, а тут…

Обида собралась в груди, на глазах выступили слёзы. Тело моего латиноса напряглось — мышцы на предплечьях под рубашкой превратились в сталь. На мужественном жёстком лице ни осталось и тени нежности.

— Ты меня больше не любишь, — я всхлипнула, понимая, что несу чушь. — Не хочешь… — пролепетала, рыдая.

Гормональная пляска меня не щадила. Господь бог, какое там — «не любишь, не хочешь»?! Крепкое доказательство обратному упиралось в мой живот, грозя разорвать штаны латиноса.

— Сама напросилась… — прохрипел, отстранился и избавил себя от рубашки.

Голый шикарный татуированный торс — смуглая кожа, мощная грудь. Плакать я перестала и, шмыгнув носом, облизала жадным взглядом всю эту красоту. Вожак дёрнул скатерть со стола — вино, посуда и фрукты полетели на пол. Перед глазами на мгновение потемнело, тело обдало жаром. Крепкие руки подхватили меня — словно в бездну полетела, но в последний момент Михей аккуратно уложил на столешницу. Верх вечернего платья расползся от рывка — треск ткани и несколько пуговиц выстрелили в воздух. Осталась в белье. Впрочем, дорогие кружева создавали совсем не для того, чтобы скрывать женские прелести. Михей накрыл меня собой, давая почувствовать родное тепло, и вгрызся в метку. Я вскрикнула. Он обновлял клеймо болезненно, но в этом была настоящая магия. Каждый раз как первый — в этом секрет моего очень личного счастья.

В чёрной бездне глаз вожака мелькнули хищные золотые искры, и мои дрожащие губы накрыл глубокий, жёсткий поцелуй. Михей умел целовать так, чтобы до живота пробрало — каждый толчок его языка во рту отзывался сладким спазмом между моих ног. Латиносу всё равно, где целовать жену — он везде делает это потрясающе... Поглаживая мои отвердевшие соски подушечками пальцев, спустился ниже, и я сама развела ноги. Заёрзала бёдрами от нетерпения, потому что хорошо знала, как сейчас будет сладко и горячо.

Михей зубами расправился с уцелевшим низом платья, рыкнул и, отодвинув кружевную полоску трусиков, жадно впился губами во влажную горячую плоть. Я выгнулась в крепких руках мужа, по привычке стараясь вести себя тише — не разбудить никого в доме стонами, которые так и царапали горло, рвались на волю.

Кажется, не могла пошевелиться, вдохнуть не могла — застыла дугой, рефлекторно вздрагивая от ярких острых ощущений — от частых ударов кончика языка по чувствительному клитору, жестких губ, сжимавших его до мучительно-сладкой боли, так что бёдра сами тянулись сомкнуться.

У моего мужчины всё большое, а я не очень — вся. Закусив губу, запустила пальцы в жёсткие чёрные волосы, притягивая его к себе ближе, теснее, глубже. Михей никогда не останавливался на одном оргазме, когда трахал меня ртом — и это не было нежной любовью. Трах — развратный и жёсткий, заставляющий чувствовать себя самкой в лапах озабоченного хищника.