Когда Олдхэма арестовали в таверне, начальнику отряда пришла в голову блистательная мысль: объяснить кровавое происшествие в ней битвой между солдатами и «Грабителями», причем солдаты будто бы остались победителями. В этом смысле был составлен пространный рапорт и подан куда следует. Англичане пришли в восторг. Всюду восхвалялось мужество солдат и офицера, который ими командовал. Составилась в их пользу подписка, доставившая очень солидную сумму, которая и была распределена между чинами действовавшего отряда. Виновность Олдхэма была заранее решена в общем мнении, и его не могло бы спасти даже красноречие самого Демосфена.

Двадцать четыре часа спустя после заключения несчастного клерка в тюрьму ему уже было объявлено, что на следующее утро он должен явиться в суд. Правительство хотело действовать быстро и решительно, чтобы показать «Грабителям» устрашающий пример.

— Ваше дело ясно, — сказал Олдхэму в виде любезности чиновник, принесший ему повестку о вызове в суд. — Вы хорошо сделаете, если напишете своим родным, потому что послезавтра все уже будет кончено.

Мистер Олдхэм ничего не понимал, так как был убежден, что на суде будет блистательно доказана его невиновность. Поэтому он очень высокомерно ответил чиновнику, что «он видал и не такие ужасы, так как прожил много времени у людоедов».

Чиновник был изумлен и побежал доложить начальству — преступник сам сознается в том, что «пожирал свои жертвы». Если до этой минуты могли быть какие-нибудь сомнения насчет Олдхэма, то теперь они окончательно должны были рассеяться.

Вечером заключенного посетил его тесть, мистер Фортескью. Он вошел важно, скрестив на груди руки, и с самым торжественным видом продекламировал:

— Я тебе предсказывал, Захария, что ты опозоришь обе наши семьи! На твоем челе я всегда видел неизгладимую печать роковой судьбы.

— Клянусь вам, что я здесь просто жертва судебной ошибки, — возразил несчастный клерк.

— Не лги! — строго остановил его почтенный мистер Фортескью. — Я все знаю.

— Если вы знаете все…

— Я читал геройский рапорт храбрых солдат его величества, которые сражались против разбойников, во главе которых был ты. Я даже внес свою лепту при общей подписке в пользу храбрецов, потому что я прежде всего англичанин, а потом уже твой тесть. Ничто из славы отечества мне не может быть чуждо. Впрочем, ты сам, как оказывается, защищался как лев. Я тобой доволен. Это придает некоторое величие твоим преступлениям.

— Но это ужасно!.. Уверяю вас, что ничего подобного не было! Я все время сидел под столом, пока происходила битва между «Грабителями» и какими-то неизвестными людьми, которых я не мог видеть, так как они находились в самой глубине залы. Что же касается королевских солдат, то они ни с кем не сражались и никого не убили, потому что пришли тогда, когда все уже было кончено.

— Довольно, Захария! Довольно! — перебил с негодованием мистер Фортескью. — Не старайся разрушить эту почтенную легенду, бросающую новый луч славы на наших храбрых солдат. Горе тем народам, которые не умеют хранить своих преданий!

— Но, дорогой мой тесть, вы глубоко ошибаетесь! — протестовал Олдхэм. — Вы ошибаетесь, я должен заметить вам это, несмотря на все свое уважение к вам. Тут нет никакой славы, никакой легенды, никакого предания. Тут просто ошибка в личности и в имени, больше ничего.

— Захария, ты относишься ко мне непочтительно.

— Вам просто хочется проповедовать. Это у вас потребность. Вы так любите сами себя слушать.

— Захария!..

— Как! Вы решились заявить мне, что приняли участие в подписке в пользу тех людей, которые арестовали меня под столом… под столом, Фортескью, заметьте это, и которые хотят меня повесить, чтобы самим прослыть героями… Это возмутительно!

— Захария!.. Змея, отогретая мной на груди своей!..

— Убирайтесь вы с вашими змеями, легендами и преданиями, с вашими солдатами и подпиской. Я был глуп, потому что был слишком добр. Но мое терпение лопнуло наконец. Я не могу.

— Негодяй! Неужели ты осмелишься поднять руку на отца своей жены?

— Нет, я не сделаю этого, но только вы уходите, пожалуйста. Это будет гораздо лучше. Вы сами знаете, что мы и дома-то не можем пробыть вместе двух минут, не вцепившись друг другу в волосы.

— Бедная Бетси!.. Несчастная Бетси!.. Какого отца я выбрал для твоих детей! — произнес Фортескью, трагически воздевая руки к небу. Потом прибавил плаксивым тоном: — Захария, мы не можем так расстаться!

— Ну, теперь за нежности. Сцена примирения… Знаю я все это, раз двадцать испытал. Впрочем, я на вас нисколько не сержусь.

— Захария!

— Фортескью!

— Обними меня, Захария!

— Обними меня, Фортескью!

Тесть и зять обнялись и прижали друг друга к сердцу.

— Завтра я опять приду утешать тебя и ободрять, — объявил на прощанье мистер Фортескью и величественно удалился из камеры.

Адвокат Джошуа. — Похищение. — Предупреждение. — Удостоверение личности. — Завязанные глаза.

КАК ТОЛЬКО УШЕЛ МИСТЕР ФОРТЕСКЬЮ, в камеру вошел тюремщик Олдхэма и сообщил узнику, что его спрашивают десять солиситоров, предлагающих свои услуги для защиты его дела в суде.

— Я буду защищаться сам, — ответствовал клерк Пеггама, знавший цену английским адвокатам.

— Это не в обычае, — возразил почтенный мистер Торнбулл (так звали тюремщика). — Не хотите ли вы поручить мне переговоры? Это не будет вам стоить ни одного пенса.

— Ну, если так, это другое дело. В таком случае действуйте, как хотите.

Десять минут спустя тюремщик привел в камеру какого-то рыжего джентльмена на жердеобразных ногах и с головой, как у хищной птицы, отрекомендовав его под именем мистера Джошуа Уотерпаффа.

Олдхэм и адвокат просидели вместе часа два. О чем они беседовали, осталось тайной, но после ухода адвоката Олдхэм долго сидел в задумчивости.

В этот день утром мистер Джошуа получил записку. В тексте, написанном незнакомым ему почерком, содержалось предложение:

Достопочтенный мистер Джошуа Уотерпафф получит пять тысяч фунтов стерлингов, если ему удастся оправдать тауэрского арестанта или устроить его побег.

Грабители морей

Когда он выходил из тюрьмы, к нему подошел какой-то нищий и сделал ему знак. Место было людное, и адвокат прошел мимо, как будто ничего не заметил, но сейчас же повернул в глухой переулок, где некому было за ним наблюдать.

Мистер Джошуа был человек продувной. Неизвестные покровители Олдхэма не могли сделать лучшего выбора: это был постоянный адвокат всех столичных мошенников и злодеев, отлично знавший всех служащих в тюрьмах и имевший самые точные сведения о том, кого за сколько можно купить. Он больше, чем кто-либо, был способен удачно исполнить поручение.