– Это я, – сказал он. – Это все еще я.

Он предложил руку. Лори приняла ее, и он поднял ее на ноги.

– Я тебя понесу, – сказал он.

Она покачала головой. Глаза перешли на что-то лежащее за его спиной на полу. Он проследил взгляд. Вблизи расщелины был клинок Деккера, куда его отбросил перед Крещением человек, кем он являлся раньше.

– Хочешь? – спросил он.

– Да.

Пряча голову от обломков, он вернулся по своим следам и поднял нож.

– Он мертв? – спросила Лори, когда он вернулся.

– Он мертв.

От трупа не осталось и следа, чтобы подкрепить его слова. Его уже похоронил, обрушившись, туннель, как похоронил весь Мидиан. Гробница для гробниц.

Кладбище сровнялось с землей, и дорогу до главных ворот найти было нетрудно. По дороге не встретилось ни единого признака жителей Мидиана. Либо их останки пожрал огонь, либо их накрыли щебень и земля.

Снаружи перед самыми воротами, где этого нельзя было не заметить, Лори ждало напоминание об одной из тех, за чью безопасность она молилась больше всего. В круге камней лежала куколка Бабетты – сплетенная из трав и коронованная весенними цветами. Стоило пальцам Лори соприкоснуться с игрушкой, как она словно в последний раз посмотрела глазами девочки – на проносящийся пейзаж, пока кто-то забирал ее в безопасность. Слишком короткий взгляд. Лори не успела передать девочке молитву о благополучии, когда видение спугнул шум сзади. Она обернулась и увидела, как начали рушиться вереи врат Мидиана. Кабал схватил ее за руку, когда две каменные плиты столкнулись, покачнулись, словно равные по силе борцы, и завалились на бок туда, где только что стояли Лори и Кабал.

3

Хотя Кабал не имел часов, чтобы назвать время, он точно знал, сколько осталось до зари – возможно, тоже дар Бафомета. Перед мысленным взором представала планета, как циферблат, украшенный морями, а по нему полз волшебный раздел дня и ночи.

Он не страшился появления солнца над горизонтом. Крещение подарило силу, недоступную его братьям и сестрам. Солнце его не убьет. Это он знал безусловно. Конечно, оно будет мешать. Восход луны навсегда останется зрелищем угоднее зари. Но его труд не будет ограничен ночными часами. Не придется прятать голову от солнца, что вынуждены делать соплеменники. Как раз сейчас они искали убежище до наступления утра.

Он представил их в небе над Америкой или бегущими вдоль шоссе, как разделяются группы, когда кто-то устает или находит подобие пристанища; остальные продолжают путь, отчаиваясь час от часу. Он безмолвно пожелал им счастливого пути и надежной гавани.

Больше того: обещал, что со временем вновь найдет их. Соберет и сплотит, как ранее это сделал Мидиан. Он нечаянно нанес им вред. Теперь нужно этот вред исцелить, сколько бы времени это ни заняло.

– Начинать нужно сегодня же, – сказал он Лори. – Или их след остынет. Тогда их вовек не найти.

– Ты не пойдешь без меня, Бун.

– Я больше не Бун, – сказал он.

– Почему?

Они сидели на холме над некрополем, и он перечислял все, что узнал в Крещении. Тяжелые уроки, которые непросто было облечь в слова. Она устала и дрожала, но не давала ему замолкнуть.

– Продолжай… – повторяла она, когда он запинался. – Расскажи все.

Большую часть она знала. Она была инструментом Бафомета так же, как и он, если не больше. Частью пророчества. Без нее он бы ни за что не вернулся спасать Мидиан, чтобы потерпеть неудачу. Последствия этого возвращения и неудачи и стали новой задачей.

И все же Лори противилась.

– Ты не можешь меня оставить, – сказала она. – Только не после всего, что произошло.

Положила ладонь ему на ногу.

– Вспомни камеру… – пробормотала она.

Он посмотрел на нее.

– Ты велела мне простить себя. И это ценный совет. Но это не значит, что я могу отвернуться от всего, что здесь случилось. Бафомет; Лайлсбург; все… Я уничтожил их единственный дом.

– Не ты его уничтожил.

– Если бы я не приходил, он бы еще стоял на месте, – ответил он. – И на мне лежит возмещение.

– Так возьми меня с собой, – сказала она. – Мы пойдем вместе.

– Так нельзя. Ты живая, Лори. Я – нет. Ты еще человек. Я – нет.

– Ты можешь это изменить.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты можешь сделать меня такой же. Это несложно. Один укус – и Пелокин изменил тебя навсегда. Так измени меня.

– Не могу.

– То есть не хочешь.

Она провернула в земле кончик ножа Деккера.

– Ты не хочешь быть со мной. Все так просто, да? – она слабо улыбнулась сквозь сжатые губы. – Не хватает смелости сказать?

– Когда я закончу работу… – ответил он. – Быть может, тогда.

– А, где-то лет через сто? – пробормотала она со слезами. – Тогда-то ты за мной вернешься? Раскопаешь. Расцелуешь. Скажешь, что пришел бы раньше, но дни так и бежали.

– Лори.

– Заткнись, – сказала она – Хватит оправданий. Это просто оскорбления, – она смотрела на нож, а не на него. – У тебя свои доводы. По-моему, это глупости, но ты держись за них. Тебе же надо за что-то цепляться.

Он не шелохнулся.

– Чего ты ждешь? Я не скажу, что все в порядке. Просто иди. Больше никогда не хочу тебя видеть.

Он встал. Ее гнев ранил, но не так тяжело, как слезы. Он попятился на три-четыре шага, затем, понимая, что не удостоится ни улыбки, ни даже взгляда, отвернулся.

Только тогда она подняла глаза. Он уже не смотрел в ее сторону. Сейчас или никогда. Она приложила кончик клинка Деккера к животу. Зная, что не сможет вогнать его одной рукой, встала на колени, уперла рукоятку в землю и позволила весу тела самому довершить дело. Боль была страшная. Она закричала.

Он обернулся и обнаружил, что она корчится, пока здоровая кровь впитывается в почву. Побежал, перевернул ее. Ее уже охватила предсмертная агония.

– Я соврала, – пробормотала она. – Бун… я соврала. Ты все, что я хочу когда-либо видеть.

– Не умирай, – сказал он. – О Господь на небесах, не умирай.

– Так останови меня.

– Я не знаю как.

– Убей меня. Укуси… подари бальзам.

Боль перекосила ее лицо. Она резко вздохнула.

– Или дай умереть, если не можешь забрать с собой. Это лучше, чем жить без тебя.

Он баюкал ее, роняя слезы на лицо. Ее зрачки закатывались под веками. Язык подергивался у губ. Через считаные секунды ее не станет, знал он. Мертвой ее уже не вернуть.

– Это… значит… нет? – с трудом произнесла Лори. Она уже его не видела.