Туго завязав пояс халата вокруг талии, Анаис отбросила волосы с лица и оглянулась на сестру, которая все еще мирно спала. На цыпочках прокравшись к двери своей спальни, Анаис скользнула внутрь и с облегчением перевела дух. Ни Луиза, ни какая-либо другая горничная еще сюда не заходила. Линдсей небрежно застелил постель, скрыв все свидетельства их любовных игр. На подушке все еще оставалась вмятина от его головы, и Анаис провела пальцами по этому следу, ощутив теплоту, сохранившуюся на хрустящем льне.

Откинув покрывала, Анаис обнаружила свернутый клочок веленевой бумаги, подсунутый под подушку. Развернув его, она узнала размашистый почерк Линдсея:

«Больше никаких тайн. Прошлой ночью я открыл тебе свою душу. Настало время тебе открыть мне свою».

Записка задрожала в ее пальцах, приземлившись на смятую простыню. Неужели он узнал? Нет, это просто абсурд! Как он мог узнать? Нет, это невозможно, он наверняка и не догадывается о ее секрете! Скорее всего, лишь предполагает, что она что-то от него скрывает.

Боже праведный, в панике думала Анаис, а что, если Линдсей действительно все узнал? Что же ей тогда делать? Анаис не хотела причинять ему боль, особенно после этой ночи. Он был бы уничтожен, обнаружив, как Анаис с Гарреттом предали его.

Вылетев из кровати, она торопливо набросала письмо Гарретту. Анаис должна была его увидеть. Сейчас ей требовались крепкие нервы верного друга. Вместе они могли бы разработать план действий, придумать, как не допустить того, чтобы Линдсей узнал их страшную тайну.

Толстое полено треснуло в камине, когда основательно замерзший Линдсей пододвинул кресло ближе к огню и опустился на теплую кожу. Было чертовски холодно, разгулялся ветер, и сквозняки теперь хозяйничали во всех комнатах дома.

Линдсей скакал долго, во весь опор, до седьмого пота, стараясь убежать от собственных мыслей, но они настойчиво преследовали его через весь лес, гнались за ним вниз по дороге, ведущей в Бьюдли. Такая скачка утомила Линдсея, он промерз до костей, но усталость не смогла подавить то, что он действительно чувствовал, – тревогу. Беспокойство охватило его с тех пор, как он проснулся утром в постели Анаис в полном одиночестве. И вместо того чтобы улетучиться после прогулки верхом, это ощущение охватило его еще сильнее.

Что, если пыл Анаис в его постели объяснялся не чем иным, как обычной жаждой секса? Вдруг то, что они обрели в объятиях друг друга, значило для нее не больше чем плотские утехи? Линдсей боялся ответа, осознавая, как нетрудно перепутать страсть с любовью. Он понимал свои собственные чувства, знал, что у него на сердце: он любил Анаис. Для него они занимались любовью, именно любовью. Но что все это значило для нее?

Анаис покинула его ночью, и, проснувшись в кровати один, Линдсей почувствовал себя так, словно кто-то со всей силы пнул его в живот. Это было одно из самых мучительных ощущений, которые он когда-либо испытывал.

– Ваш чай, милорд, – пролепетала горничная Мэри, поставив серебряный чайный поднос на стол и налив ему чашку дымящегося напитка.

– Спасибо. – Он взял чашку из ее тонких пальцев и осторожно отпил. – А где все? Дома непривычно тихо.

– Леди Уэзерби и леди Дарнби снова отправились к модистке, чтобы позаботиться об очередном платье для леди Энн.

Линдсей хотел спросить, где Анаис, но удержался и вместо этого осведомился о самочувствии лорда Дарнби.

– Полагаю, ему лучше, милорд, – ответила Мэри, передавая Линдсею серебряное блюдо, нагруженное кексами с цукатами и печеньем. – Этим утром он несколько минут посидел вот в этой самой комнате. На его щеках играл румянец, и, похоже, он пребывал в хорошем настроении.

Кивнув, Линдсей откусил кусок покрытого марципаном кекса.

– А где леди Анаис? – наконец спросил он.

– Сегодня я ее не видела. Мне спросить о леди Анаис у ее горничной?

– Не стоит. В этом нет необходимости. Я просто поинтересовался.

– Я понимаю, милорд, – учтиво отозвалась Мэри, хотя на ее лице появилось насмешливое выражение. – Вы будете присутствовать на новогоднем балу герцога Торрингтонского сегодня вечером, милорд? Насколько я знаю, лорд и леди Уэзерби приняли приглашение.

– О, я в этом нисколько не сомневаюсь, – издевательски растягивая слова, произнес Линдсей. – Мой отец никогда не упустит возможности принять приглашение. А Новый год для моего родителя сродни престольному празднику для святого – покровителя храма.

Горничная зарделась и опустила голову, пряча лицо, но Линдсей успел заметить на ее лице улыбку.

– Что ж, тогда, милорд, если это – все, я вернусь на кухню, чтобы помочь повару с ужином.

– Всего хорошего, – кивнул он, наблюдая, как Мэри присела в реверансе и наклонила голову, на которой красовался белый кружевной чепчик.

Дверь за горничной закрылась, и Линдсей откинулся на кожаную спинку кресла. Интересно, где все-таки Анаис – скрывается наверху, избегает его? Она хотя бы представляет, какие мысли беспорядочно роятся в его голове, – какие ужасающие, страшные мысли?

Нет, она наверняка и понятия об этом не имела. Линдсей и сам едва ли был в состоянии до конца осознать собственные страхи. И все же не мог не принимать всерьез это тревожное, смутное ощущение, засевшее в душе. Именно поэтому во время сегодняшней прогулки он остановился у книжного магазина Уильяма Кросби и купил медицинский справочник.

Сейчас Линдсей всматривался в черную с позолотой обложку: «Трактат по анатомии человека. Органы и их функции, недомогания и болезни. Доктор Самюэль Стюарт».

Линдсей с трудом представлял, с какого места приступать к чтению. Откуда он мог знать, с чего стоит начинать исследование несметного числа недугов, способных постигнуть живую душу? Откуда мог знать, пойдет ли его выяснение по верной дорожке и, главное, в самом ли деле ему хочется узнать то, что Анаис так тщательно скрывает от него?

– Чертов холод, ну что ты на это скажешь!

Линдсей оторвался от изучения схемы поперечного сечения женского тела и увидел отца, опустившегося в кресло напротив.

– Эта проклятая погода, все кости ломит, – проворчал отец и потянулся к шерстяному пледу, висевшему на спинке кресла.

– В самом деле, довольно холодно, – отозвался Линдсей, наблюдая, как отец укутывает ноги пледом, и невольно задаваясь вопросом, когда же маркиз Уэзерби успел превратиться в старика.

– Что такое? – закряхтел отец, налив себе чашку чаю. – Почему ты смотришь на меня так?

– Как – так?

– Как на дряхлого старого хрыча! – хрипло рявкнул отец.

– Прости, – пробормотал Линдсей, снова возвращаясь к изучению схемы. – Я не хотел заставить тебя чувствовать себя инвалидом.

– Гм… Единственный инвалид в этом доме – та заноза в заднице, что лодырничает наверху! Этому Дарнби давно пора начинать действовать, как-то исправлять свою ситуацию. Я болен и изрядно утомлен множеством людей, которые крутятся здесь все время! Это нарушает заведенный в доме порядок.