руководства ИСП на обсуждение и принятие каких бы то ни было серьезных решений. Зиновьев надеется, что Анжелика поможет ему убедить итальянцев, но здесь она полностью согласна с Серрати. Единственная возможность решить эту проблему – телеграфировать в Милан и просить руководство партии выдать ему полномочия. Так они и поступают. Однако Серрати сразу предупреждает: он никогда не отдаст свой голос за роспуск ИСП.

И вот они прибывают в Москву, их торжественно принимает в Кремле Ленин, а Анжелика организовывает для них трехнедельное путешествие по Волге. Но Бомбаччи и Грациадеи остаются в столице.

Выбор пал именно на этих двоих делегатов, потому что они были слабы и тщеславны и не способны устоять перед лестью и похвалой. Их принимали, им льстили в Кремле, бывшей резиденции русского царя, в такой обстановке, которая говорила о власти и деньгах![478]

Анжелика знает Бомбаччи и его слабости. Она считает его «сентиментальным и наивным человеком», «дешевое тщеславие» которого стимулировал оказанный ему прием[479]. И правда, Николу «почтили более всех»: он был принят Лениным. Большевики «прекрасно осведомлены о соперничестве Серрати и Бомбаччи» и поэтому решили использовать последнего для осуществления своего замысла[480].

Полная подозрений и дурных предчувствий, Анжелика уезжает вместе с остальными членами группы. Волга оказывает на нее благотворное действие. Это редкий случай, когда она может отдохнуть, ослабить свою политическую и революционную одержимость и предаться поэтическому настроению.

Волга, которую русский народ, а за ним следом и поэты, называли «матерью», матерью своей души, Волга, казалось, хотела оправдать это название даже перед нами, непокорными детьми и приемными (русских в группе было очень мало). Она была такой по-матерински доброй и величественной, торжественной и близкой, такой нежной и одновременно суровой, с ее ласковыми объятиями! В ее материнском лоне мы отдыхали целыми неделями, мы, которые годами не имели ни дня, ни вечера отдыха, мы, чьи мысли беспокойно блуждали в человеческом познании, решая самые трудные и смелые задачи, усложняя их, создавая новые, еще более трудные. Казалось, что в скитальческой жизни появилась передышка, предоставленная нашему беспокойному мышлению. <…>

Кроме агитационных выступлений, у нас были и другие обязанности, а еще мы посещали институты и мастерские, были на приемах и т. д. Но Волга, такая спокойная, с ее тихими, такими красивыми ночами; движение волн так совпадало с движением парохода, а ритм воды с ритмом наших сердец, что усталость исчезала, мелкие заботы и страдания тонули в воде; спокойное, уверенное, ритмическое движение парохода предвосхищало в нашем жаждущем сознании, в наших мыслях путь человечества, наше движение к выбранной цели. Казалось, бури стихли[481].

Однако настоящая буря еще впереди. В Москве все готово к съезду Коммунистического интернационала. От Италии выдвинуты три делегата: Серрати, Бомбаччи и Грациадеи. Анжелика – делегат от Российской коммунистической партии, но без права выступать и голосовать. Она должна только выполнять функции переводчика и выполняет их три недели подряд. Ленин как всегда активен и бесцеремонен, он по обыкновению готов отмахнуться от любого выступления, если оно ему не нравится. Это кромешный ад, и Серрати, занимающий пост председателя съезда, ведет себя как смелый, прямой человек, преданный своей партии.

29 июля начинается обсуждение условий приема в Коминтерн – двадцать один пункт, написанный Лениным. Когда Балабанова читает и переводит пункт номер семь, она не может поверить своим глазам. «Разрыв с реформистами и центристами является важнейшим и безусловным требованием. Он должен произойти в кратчайший срок. Коммунистический интернационал не может допустить, чтобы такие отъявленные оппортунисты, как Турати, Модильяни и т. д., имели право выдавать себя за членов Третьего интернационала». Такова формулировка первого чтения, но список «отъявленных оппортунистов»[482] оказывается слишком коротким, поэтому в него включают имена Каутского, Лунге, Рэмси Макдональда, Хиллквита и Хильфердинга. Однако быстро становится ясно: мишенью является ИСП. Двадцать первый пункт гласит: «Члены партии, отвергающие условия и тезисы Коммунистического интернационала, будут исключены».

Серрати просит слова. Анжелика знает, что перевод речи на русский язык будет означать приговор ее дорогому Джачинто, которого она так часто упрекала за дурной характер и резкость в обращении с людьми. Но в данном случае она убеждается в необыкновенном величии этого человека. Редактор Avanti! смело смотрит большевикам в глаза. Он говорит, что не понимает, почему постоянно упоминаются имена Турати и Модильяни: в Италии «любят тех, кто всегда ясно выражает свое мнение и никогда не предает свою партию». Это Италия, это настроения итальянского пролетариата, и «в том, что мы итальянцы, нет ни особого достоинства, ни недостатка, точно так же, как и у вас в том, что вы русские». Для Серрати здесь еще и вопрос жизнедеятельности партии: исключение Турати и Модильяни вредно. «Предоставьте, дорогие товарищи, Итальянской социалистической партии возможность самой выбрать момент для исключений своих членов».

Тут берет слово Ленин. Он нападает на Серрати, заявляя, что реформистское течение нетерпимо в партии, входящей в Коммунистический интернационал. Он предупреждает итальянцев о необходимости скорейшего созыва съезда и исполнения двадцати одного условия. Серрати заметно меняется в лице. Он повышает голос: «Вы всегда путаете меня с Турати и, может быть, специально!» Ленин отвечает: «Никто вас с Турати не путает, кроме самого Серрати, когда он его защищает». Балабанова переводит эти препирательства вплоть до последней реплики Джачинто: он объявляет, что голосует против каждого из двадцати одного пункта (в итоге он воздержался).

Редактор Avanti! «отказывается делать различие между социалистами, потому что все, рабочие и крестьяне, руководители и депутаты, реформисты и революционеры, внесли одинаковый вклад, в едином духе, в великое движение, которое привело к рассвету цивилизации и к завоеванию человеческого и политического сознания у разрозненного и уставшего народа»[483]. До тех пор, пока реформисты сохраняют верность ИСП и не сотрудничают с буржуазией, Серрати не готов отдать голову Турати Ленину. Анжелика с этим полностью согласна. Она не выступает на пленарном заседании, но берет слово во время работы комитетов и, как бывший секретарь Циммервальда, напоминает, что настоящее различие существует между теми социалистами, которые выступали против войны, рискуя жизнью и подвергаясь тюремному заключению, и теми, кто вместо этого голосовал за военные кредиты. Это и есть та основа, на которой можно построить новый Интернационал; для ленинцев это абсолютно очевидно. Для тех, кто записывается в армию, действует своего рода «амнистия» за политические преступления, совершенные в прошлом. Точно так же произойдет несколько лет спустя с французом Марселем Кашеном, подозреваемым в том, что он привез Муссолини деньги французского правительства для финансирования его предательства и для издания газеты Popolo d’Italia.