Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В момент жизни и смерти.
А потом, когда он умирал, когда он знал, что умирает, он попросил свой меч. Меч Звездного Камня.
Дрем не мог искать его, пока сидел с отцом, пока в его теле еще было дыхание, и каждый вздох и мгновение были драгоценны. Но после Дрем искал везде, тем более отчаянно, что отец просил его об этом.
Но Дрем не нашел.
Может быть, просто пропустил. Было темно. Я был ранен и убит горем.
Нет. Он знал, насколько методичен, даже в тревожные, напряженные времена.
Тогда где же меч?
Он перешел к последним словам своего отца.
Я был неправ.
Что он имел в виду?
Это могло означать очень многое. Неправильно было уходить из Ордена Яркой Звезды. Неправильно думать, что он сможет защитить Дрема. Неправильно было идти за медведем. Неправильно поддаться желанию Дрема найти Фриту, даже когда они оба знали, что она, скорее всего, мертва и что они упускают свою лучшую возможность уйти незамеченными.
Но ни один из этих вариантов не подходил Дрему.
Я ошибался.
Это еще не все, я знаю. Вспомни дальше.
Хижина Фриты. Тогда Па был обеспокоен.
Дрем закрыл глаза и увидел хижину, разрушения и тела. Он вспомнил, как его отец присел возле гончей, потом перешел к телу Хаска, поднял кусок дерева.
Часть двери.
Возможно, его не так беспокоила необходимость уходить, как то, что он увидел в хижине.
И это был не первый раз, когда па был обеспокоен в последнее время. Подумайте еще раз, еще.
Он вспомнил их ночь в кузнице Колдера, перебирал обрывки разговоров под грохот ударов молота или между ними.
Мы говорили о Бодил, о том, как оба были встревожены сценой смерти. Никаких следов. И следы от ремня на его запястье, как у животного, попавшего в силки. А Па сказал, что на трупе Колдера было ножевое ранение.
Дрем откладывал эту информацию, но ноющий голос подсказывал ему, что он что-то упускает. Ему казалось, что он сидит за ткацким станком, смотрит на нити гобелена, но не видит картины.
И вот, наконец, он заставил себя вспомнить сцену в лесу, среди сумерек и снега, где умер его отец. Дрожащее дыхание грозило снова захлестнуть его, в груди забурлили слезы и боль, но он несколько долгих мгновений глубоко дышал, как учил его отец, когда он волновался или испытывал тревогу, и постепенно это ощущение улеглось. Не исчезло, но стало спокойным морем горя, а не огромной волной.
Белый медведь, его звуки стихали. Разговор — что делать.
Он осознал, что стоит, физически повторяя моменты и шаги со своим Па.
Преследовать. Оставаться. Уходить. Вот о чем мы говорили. Я сказал, что пора уходить. Если бы я только сказал это до того, как медведь был загнан в угол. Па все еще был бы здесь.
При этих словах океан его горя угрожающе вздыбился, и некоторое время Дрем стоял с катящимися по щекам слезами. Через некоторое время он вздрогнул и вытер их. Он заставил свой разум вернуться к месту гибели отца.
Медведь. Мы оба слышали его. Справа от нас.
Он повернулся и уставился направо, зажмурив глаза, вспоминая.
Как ему удалось обойти нас так тихо, если совсем недавно он громыхал по лесу?
Ответа на этот вопрос не последовало, поэтому он пошел дальше.
Па говорит мне бежать. Я падаю. Отрывочные взгляды. Боевой клич папы.
Теперь он лежал на земле во внутреннем дворе, снег холодный, бодрящий.
Я пытаюсь встать.
Он стоял на коленях во дворе, пытаясь встать.
Взрыв в затылке.
Падаю обратно в снег.
Очнулся, боль, повернулся, встал.
Он заново воспроизвел все это, как помнил и видел в своем сознании.
Удар по голове? Что это было? Не медведь — его когти разрезали бы меня, как дыню. И, кроме того, он пришелся не в ту сторону.
Он покрутился на ногах, обвиняюще оглядывая двор в поисках скрытого виновника, но только одна из его коз оглянулась на него, жуя.
Возможно, это была ветка, пролетевшая по воздуху в результате атаки медведя.
Он перешел к последним мгновениям, когда он держал своего папу, говорил с ним. Сначала меч. Потом…
Я был неправ.
Козы блеяли, вторая тоже была там. Обе они наблюдали за ним.
Он почувствовал досаду, потому что все еще не понимал. Его рука поднялась к медвежьему когтю на шее, на рубашке остались пятна крови от того места, где его схватил отец.
Я был неправ.
И тут Дрем сорвался на бег, пробежал мимо сарая и конюшни в загон, пробираясь по глубокому снегу, пока не оказался перед отцовским кирхой. Тогда он остановился, вдохнул глубоко, долго, словно бежал полдня, и мысль о том, что он собирается сделать, остановила его, сковала железной хваткой.
Я не могу этого сделать.
Ты должен. Это единственный способ узнать.
Еще один глубокий вдох.
Я не могу.
Ты должен. Да хотел бы, чтобы ты это сделал, если это приведет к правде. К ответу.
Усилием воли он потянулся и схватил один из камней на кирхе, покрытый толстым слоем снега и льда, и потянул его на себя. Камень сопротивлялся мгновение, его сковывал раствор, но потом с треском освободился. Он повернулся и осторожно положил камень на землю. Затем еще один, и еще. Вскоре пот залил его, и он трудился, удаляя камень за камнем, пока не увидел шерсть и блеск бледной плоти. Тогда он остановился, с его губ сорвался стон. Но теперь он был предан этому делу и должен был довести его до конца.
Пока, наконец, тело его отца не оказалось на свету. До него донесся слабый запах сырости и гнили, хотя, к счастью, снег и лед сделали это гораздо лучше, чем могло бы быть. Дрожащей рукой Дрем протянул руку и откинул плащ, обнажив голову и туловище своего отца. Он издал придушенный всхлип и еще несколько мгновений переводил дух, пытаясь сохранить мужество. В ту ночь в лесу он, как мог, обмыл своего отца. Сейчас лицо отца было бескровно-серым, бледным, как зимнее утро. Дрем оторвал взгляд от своей задачи и