Она добрая, даже веселая, но есть у нее и другая, мрачная ипостась. Такой облик богиня принимает зимой, когда уходит в подземное царство. В одном мифе говорится, что она спускается туда оттого, что люди ее прогневили, в другом — что она предается там горю, потеряв дочь, в третьем — что лукавый бог типа Локи одурачил ее и приговорил к полугодовому заключению под землей. В любом из вариантов натура у нее двойственная: она богиня и света, и тьмы. Лик черной мадонны символизирует не только смерть, но и плодородную землю, где зарождается жизнь.

Не одна Джулия слышала зов богини. Другие тоже знали о ней, особенно беовульфовцы, не получившие в детстве полноценной материнской любви.

В крипте Шартрского собора, у древнего колодца друидов, стоит знаменитая статуя Черной Мадонны, известная как Notre Dame Sous Terre. Так мюрийцы и назвали свою богиню: Наша Подземная Владычица, сокращенно НПВ.

Асмо начала брать Джулию в ночные рейды. Как транспортное средство они использовали «Пежо», а если намеревались доставить что-то на ферму, брали потрепанный фургон «Рено Трафик». Как-то ночью они углубились в Камарг, дельту Роны, — триста квадратных миль лагун и соленых болот.

Ехали они туда два часа, собираясь поймать тараска. Джулия выспрашивала о подробностях, но Асмо ответила кратко:

— Все равно не поверишь.

И верно. Прошлепав несколько миль по грязи, засасывавшей их сапоги, они напали на след и спугнули добычу из лощины, поросшей карликовыми соснами. Дичь скулила жалобно, как замерзший щенок.

— Что за хрень, — сказала Джулия.

— Блин, — сказал Фолстаф.

— Превосходит все ожидания, — подытожила Асмо.

Тараск оказался зверем величиной с бегемота, но о шести ногах. Хвост скорпионий, голова не то львиная, не то человечья, с длинными волосами, на спине черепаший панцирь с шипами — вылитый король Боузер из «Супербратьев Марио».[55]

Он припал к земле, уткнув в сырой пень невероятно безобразную морду — поза не столько оборонительная, сколько покорная.

— Только французы и могли придумать такого дракона, — вздохнула Асмо.

Поняв, что нападения можно не опасаться, тараск заговорил, и заткнуть его после этого стало практически невозможно. Вместо команды магов-фольклористов сюда бы психотерапевта следовало прислать. Охотники всю ночь просидели на пеньках, слушая, как здесь одиноко и недостаточно сыро; тараск уполз в свою берлогу, лишь когда рассвело.

Время, однако, было потрачено с пользой. Мюрийцы пытались выяснить, кого здешняя нечисть боится, а тараск, чемпион по нытью, боялся практически всех — выбирай кого хочешь. Он был большой, и мелкие эльфы его не трогали, зато верхним эшелонам он, похоже, служил мальчиком для битья. Рейнард все время дразнил его, но тараск очень просил не выдавать, что он ябедничает на Лиса — как бы хуже не сделать. Особенно заинтересовали магов периодические трепки, получаемые тараском от некоего святого, бродящего по склонам горы Ванту два последних тысячелетия.

Причину всех бед тараск видел в своей жуткой внешности. Из-за нее его автоматически считали злобным созданием и всячески поносили, стоило ему сожрать каких-нибудь шесть или семь крестьян. В конце концов он засел в соленых болотах Камарга и стал питаться одними дикими лошадьми. Почему бы молодым людям тоже не поселиться рядом? Здесь прохладно и безопасно, и поговорить будет с кем. Они гораздо приятнее, чем этот агрессивный святой.

Следуя обратно по пустому утреннему шоссе и стараясь собрать глаза в кучку, маги сошлись на том, что отшельник действительно человек неприятный — а значит, стоит познакомиться с ним поближе.

Атмосфера в Мюре переменилась. Раньше здесь было принято думать, что роскошь и комфорт являются неотъемлемой частью магического образа жизни и должны соблюдаться не столько ради самих чародеев, сколько из принципа. Маги — мюрские маги — обязаны держать марку, как тайная мировая аристократия.

Теперь их жизнь, без каких-либо слов и без всяких указов со стороны Царапа, принимала все более спартанский характер. Серьезность проводимых ими исследований сдерживала сибаритские позывы. За обедом пили меньше вина, порой и вовсе обходясь без него. Кухня значительно упростилась. Разговаривали в столовой тихо, как в монастырской трапезной, — словом, дух на ферме воцарился самый благочестивый. Джулия подозревала, что некоторые из магов постятся. Мюр из центра высокоэнергетических исследований превращался в религиозную обитель.

Джулия, подчиняясь общему настроению, вставала теперь на рассвете и говорила только в случае крайней необходимости. Разум ее очистился, мысли перекликались, как птицы в просторном небе. Ночью она спала как убитая и видела во сне светящиеся неземные создания.

Однажды ей приснилась Наша Подземная Владычица — та пришла в виде шартрского изваяния, холодная и недвижимая, и протянула Джулии деревянную чашу. Джулия, сев, послушно выпила прохладную сладкую жидкость, как больной ребенок микстуру Ей вспомнилась опившаяся лекарством земля из стихотворения Донна, а богиня склонилась и поцеловала ее твердыми позолоченными губами.

Потом каменная оболочка развалилась, как яичная скорлупа, и из нее вышла истинная богиня, невыносимо прекрасная: в правой руке кривой оливковый посох, в левой гнездо с тремя голубыми птичьими яйцами. Половину ее лица покрывала тень, символ подземного периода ее жизни, глаза говорили о любви и прощении.

«Ты дочь моя, — сказала она, — настоящая дочь. Скоро я приду за тобой».

Джулия проснулась от стука: в дверь колотил Царап.

— Пошли, — сказал он шепотом, как только она открыла. — Ты должна это видеть.

Сонная Джулия в ночнушке поплелась за ним по темному дому. Ей казалось, что она все еще спит. Половицы скрипели как ненормальные — как всегда, когда стараешься ступать тихо. Царап чуть не бегом вел ее к лестнице в подвал, предназначенный для высокоэнергетических экспериментов.

Свет внизу не горел, но в окно на уровне земли проникал лунный луч. Джулия протерла глаза.

— Сейчас покажу, пока луна не ушла, — сказал Царап.

На покрытом белой скатертью столе лежало маленькое круглое зеркало. Трижды нарисовав на нем пальцем магический знак, Царап велел Джулии держать руки ковшиком, повернул зеркальце к лучу, и ее ладони тут же наполнились чем-то тяжелым и твердым — монетами. Они звучали, как дождь.

— Серебряные и вроде бы реальные, — сказал Царап.

Одна из монет покатилась по полу. Столь мощную магию Джулия видела в первый раз.

— Дай я попробую. — Она начертила на зеркале тот же знак. На этот раз лунный луч пролился на стол и намочил скатерть. Джулия обмакнула палец в лужицу — молоко. — Как ты это сделал?

— Сам не знаю. Помолился, и вот…

— Господи, — истерически хихикнула Джулия. — Кому это?