— Нашел в старой провансальской книге что-то похожее на заклинание, но без описания жестов. На лангедокском. Встал на колени, сложил руки и произнес слова. При этом я думал, — Царап засмущался, — думал о НПВ.

— Сейчас разберемся.

Есть простые чары, делающие магию видимой: они показывают завихрения энергии вокруг заколдованного предмета, но зеркало отказывалось что-либо объяснять. Его покрывала магическая ткань, плотная, как ковер — до того плотная, что самого зеркала под ней почти не было видно. У целой команды магов год бы ушел на распутывание этих каналов, а Царап сделал это один, за ночь, с помощью обыкновенного заклинания. Ни о чем подобном Джулия еще не слыхала.

— Вот так все просто?

— Не думаю. Я произнес слова, но работу, похоже, выполнил кто-то другой.

Воздух наполнился сладким ароматом. Ощущая странную легкость во всем теле, Джулия импульсивно помазала молоком веки. Зрение усилилось и прояснилось так, словно офтальмолог подобрал ей нужные линзы.

— Мы приближаемся, Джулия, — сказал Царап. — Приближаемся к божественному началу. Я это чувствую.

— Чувства меня мало устраивают. Предпочитаю знания. — Но она, вопреки собственным словам, тоже чувствовала и могла определить эту магию только одним термином: гробовая. Ничего игривого, легкого — тяжелая, серьезная, как сердечный приступ, материя. Где граница между чарами и чудом? Превращение лунного света в серебро — еще не переход через Красное море, но простота исполнения говорит о куда более широких возможностях. Серебро — это побочный эффект, проистекающий из невероятной мощи источника.

Утром Асмо вышла к завтраку — нормальному завтраку, а не ланчу, — прямо-таки вибрируя от волнения.

— Я нашла его, — объявила она, не съев ни кусочка.

— Кого? — спросила заинтригованная Джулия: в такую рань Асмо редко функционировала в полном режиме.

— Отшельника. Тараскинского святого. То есть он не святой в христианском смысле, но называет себя таковым.

— Объясни толком, — сказал Царап, жуя ломоть подобающе черствого хлеба.

Асмо переключилась с маниакальной фазы на деловую.

— Насколько я понимаю, мужичку две тысячи лет — ничего так? Именует себя Амадором и говорит, что из святых его разжаловали. Живет в пещере. Рыжий, борода вот досюда. Служит вечной богине, имени которой не называет, но это точно она, НПВ. В бытность официальным святым поклонялся Деве Марии, но затем его ославили язычником и чуть не распяли. Тогда он и удалился в пещеру. Ну, думаю, кто тебя знает, святой ты или чокнутый бомж. И тут он мне показал кое-что, ребята, — такое, чего мы не умеем. Он лепит руками камень. Исцеляет животных. Знает обо мне вещи, которые никто знать не может. У меня шрам есть… был… так он убрал.

Асмо, серьезная как никогда, смотрела на всех сердито, жалея, что выдала свой секрет. Никаких шрамов Джулия на ней раньше не видела — может, он был фигуральный, а не буквальный?

— Можешь отвести нас к нему? — спросил Царап ласково, чувствуя, видно, что девочка на пределе.

Асмо замотала головой, без особого успеха стараясь взять себя в руки.

— Его только раз можно видеть. Ищи сам, если хочешь, — я не могу сказать, где эта пещера. Помню, но сказать не могу. Честно — вот только сейчас попробовала. Не выговаривается.

Маги переглянулись над хлебными корками и насмерть остывшим кофе.

— Чуть не забыла: он дал мне вот это. — Асмо достала из рюкзака пергамент, густо исписанный. — Палимпсест — чувствуете, древность какая? Он при мне соскреб чернила с бесценного типа гимнария — может, это свиток Мертвого моря был. И написал, как вызвать богиню, НПВ то есть.

Царап дрожащими пальцами взял у нее пергамент.

— Взывание…

— Вот он, твой телефонный номер, — сказала Джулия.

— Угу. На финикийском, хотите верьте, хотите нет. Он не ручается, что она придет, но… — Асмо взяла со стола горбушку и стала жевать, не совсем понимая, что делает. — Черт. Пойду лягу.

— Иди, — разрешил Царап, не поднимая глаз от листа. — Поговорим, когда выспишься.

«Мунтжак» покачивался на волнах беспокойно, как всякий насильственно остановленный быстроходный корабль. Снасти гневно хлестали по мачтам, дождь — по серому морю.

Прошла неделя с тех пор, как Квентин и Поппи доставили из Нигделандии весть о грядущем магическом апокалипсисе и подлинном назначении волшебных ключей. Дождь так громко стучал по крыше кают-компании, что приходилось кричать.

То, что последний ключ надо найти, вопросов не вызывало — вопрос был в том, где и как.

— Давайте-ка еще раз, — сказал Элиот. — Это всегда делается по правилам, надо только вычислить, каковы они в данном случае. Значит, так. Квентин и Джулия прошли в дверь, а ключ оставили в скважине.

— Да.

— Не мог он упасть на ту сторону, когда дверь закрылась? Вдруг он так и валяется на лужайке перед домом твоих родителей?

— Нет, не мог. — Квентин был почти уверен… да не почти, на все сто процентов. Трава там подстрижена, как на поле для гольфа, они бы его заметили.

— Бингл после этого обыскал комнату, но ключа не нашел.

— Не нашел.

— Но когда Квентин с Поппи ушли в Нигделандию, ключ остался здесь, с нашей стороны.

— Правильно, — сказала Поппи. — Не говори только, что он тоже пропал.

— Нет, он у нас.

— Он что, так и торчал в воздухе, когда дверь закрылась? — спросил Квентин.

— Свалился на палубу. Бингл услышал и подобрал.

Шум дождя заполнил очередную долгую паузу. Палуба-крыша не пропускала воды, но сырость здесь стояла такая, что Квентин чувствовал себя промокшим насквозь. Дерево, в том числе и его треклятая ключица, разбухло и липло к рукам. Стулья, когда их двигали, издавали хлюпанье вместо скрежета. Над головой слышались шаги бедолаги-вахтенного.

— Может, он упал в какое-то промежуточное пространство, — предположил Квентин. — В щель между двумя измерениями.

— Я думала, что Нигделандия и есть эта щель, — заметила Поппи.

— Бывают и другие, кроме нее. Они возникают, когда портал открывается, но мы бы что-то такое увидели.

«Мунтжак» постанывал, раскачиваясь на месте. Джулия, к сожалению, не участвовала в дискуссии: сразу после битвы за шестой ключ она слегла с лихорадкой, то ли связанной с ее основным состоянием, то ли нет. Лежала с закрытыми глазами, но не спала, а дышала неглубоко и часто. Квентин заходил к ней несколько раз на дню, читал ей, давал напиться, держал ее за руку. Ей, похоже, было все равно, здесь он или нет, но он продолжал ходить. Избыток внимания никому еще не вредил.

— Стало быть, вы обыскали весь остров Крайний, — произнес он.