– Это не птица, это ребенок.

– Откуда тут ребенок?

Он уже и сам догадался, откуда. Из сожженной деревни люди спасались в великой спешке. Кого-то успели подобрать партизаны. Кого-то нет. Кто-то мог отстать и заблудиться. Особенно если этот кто-то ребенок. Маленький ребенок.

– Не останавливайся. – Митяй потянул Севу за рукав.

– Ты что? – Сева уперся пятками в сырую землю, протестующе замотал головой. – Ты хочешь бросить его там одного?

– А ты хочешь тащить на себе сразу двоих? – В голосе Митяя было зло пополам с бессилием.

– Это же ребенок! И, кажется, он где-то близко.

Подумалось, что можно повысить голос, позвать этого заблудившегося малыша, но здравый смысл взял верх над жалостью. Его крик может услышать не только ребенок, но и упыри. Впрочем, как и детский плач…

– Они его тоже могут услышать, – прохрипел Митяй, глаза его расширились от ужаса.

– Поэтому мы должны добраться до него первыми. Тише, давай послушаем.

Больше минуты они вслушивались в тревожную тишину лощины, и когда уже стали думать, что им послышалось, ребенок снова жалобно заплакал.

– Это там! – Махнул рукой Митяй и первым направился на голос.

Сева догнал его легко, в два шага, одной рукой подхватил под локоть, второй с зажатым в ней автоматом разгонял туман.

Плач то стихал, то усиливался. Из-за тумана было не понятно, далеко ли источник звука и где он вообще, но им хотелось думать, что они на верном пути.

Плач смолк, когда им казалось, что они уже почти дошли, почти нашли. Они ждали минуту, потом, две, потом три, когда счет пошел на четвертую, тишину нарушил детский визг. Так кричать может только смертельно напуганное существо. Нет в этом никакого сомнения! Сева сорвался с места. Митяй заковылял следом. Наверное, если бы не осиновый кол, он бы давно упал. Или что заставляло его, несмотря ни на что, держаться на ногах? Сева бы поставил на упрямство.

Он бежал и думал, что теперь уже точно все, что они опоздали. Наверное, потому и оказался не готов к тому, что увидел, когда туман немного рассеялся.

Ребенок оказался девочкой лет пяти. Она стояла на свободном от бурелома пятачке, сжимая под мышкой какой-то сверток, наверное, запелёнатую в тряпицу куклу. Из-под серого пухового платка торчали две тонкие косички, а из-под куцей шубейки – обутые в белоснежные валенки тонкие ножки. На вид девочка казалась целой и невредимой, кричала, наверное, от страха и отчаяния.

– Узнаешь? – прошептал Сева. Говорить громко он не стал, чтобы не напугать девочку.

– Это Аленка, – так же шепотом ответил Митяй. – Аленка Митрофанова, соседи они наши. Были… Видишь, валенки белые? Только ее батя такие умел валять. Там еще и вышивка должна быть по краю. Это уже тетя Нина, мамка ее сработала. Что теперь? – Он с какой-то беспомощностью уставился на Севу. – Что теперь с ней делать, блондинчик?

– Позови ее, – велел Сева. – Только тихонько, чтобы не напугать еще сильнее. Она же тебя знает?

– Меня в Видово все знают. – Бледные губы Митяя скривились в горькой усмешке. – Репутация у меня… – Он не договорил, махнул рукой, а потом, чуть повысив голос, позвал: – Аленка! Эй, Аленка! Это я, Митя Куликов. Иди-ка сюда, малая. Иди, не бойся.

Девочка обернулась. Куклу свою она теперь крепко прижимала к груди. Пуховый платок сполз низко на глаза, а колготы порвались на коленках, обнажая посиневшую от холода кожу. Сердце сжалось одновременно от жалости и ненависти. Эти твари – и живые, и мертвые! – должны ответить за все! И за Танюшку, и за эту напуганную девочку.

– Аленка, не бойся, – Сева шагнул к малышке. – Не бойся, мы тебя не обидим.

Девочка выглядела так, словно в любой момент была готова дать стрекоча, поэтому он добавил:

– У нас еда есть. Слышишь, малая? Мы тебя сейчас накормим. – Он развязал вещмешок, пошарил в нем свободной рукой в поисках сухарей и рафинада. – Ты только не убегай и, пожалуйста, не кричи.

– Митя… – Девочка оказалась смышленой, она не собиралась бежать и больше не плакала. – Митя, я кушать хочу…

Конечно, она хочет кушать! Столько дней провести в лесу без взрослых.

– Сейчас, сейчас, Аленка… – Сева нашарил рафинад. – А где твоя мама?

Глупый вопрос. Если бы мама была жива, разве ж бросила бы она своего ребенка на погибель?

– А мамы больше нет… – В Аленкином голосе что-то изменилось, подумалось, что она сейчас снова расплачется.

– Вот, я нашел! – Сева вытащил из вещмешка тряпицу с рафинадом. – Смотри, что у меня есть, Аленка!

Продолжая прижимать к груди куклу, Аленка шагнула к нему. В тот самый момент, когда ее пальчики потянулись к Севиной ладони, Митяй с силой дернул его за воротник. С ног не сшиб, но от верной гибели уберег. Тонкие детские пальчики заканчивались черными упыриными когтями, а из-под пухового платка на них смотрел не ребенок, а нежить.

– Кушать хочу, Митенька, – прохныкало существо. – Дай мне покушать, родненький.

Они были готовы ко многому, но они не были готовы к тому, что упырем может оказаться ребенок, маленькая пятилетняя девочка с тонкими косичками и запелёнутой в тряпицу куклой. Вот только не куклой… Существо прижимало к груди женскую голову с повязанным на нее шерстяным платком. А в груди его зияла дыра от выстрела. Вот эту дыру оно и прикрывало мертвой женской головой.

– Это тетя Нина… – прохрипел Митяй, поднимая кол. – Это ее мамка… была.

А голова уже полетела в бурелом. А существо уже ничем не напоминало маленькую девочку. Словно пелена с глаз слетела. Или это туман был во всем виноват?

– Ку-у-ушать хочу! – Выло существо, кружа вокруг них и с каждым кругом, сжимая кольцо. – Вкусненького хочу. – Смотрело оно не на Митяя, а исключительно на Севу. Голодными черными глазами смотрело. А он все равно не мог решиться, потому что когда-то это был ребенок. Ни в чем неповинный ребенок.

Ему не пришлось принимать это страшное решение, Митяй сделал все за него, а потом, сказал, не глядя ему в глаза:

– Нужно уходить. Они уже близко.

Он оказался прав, упыри были близко. Намного ближе, чем они себе представляли. И, похоже, уйти от этих тварей у них не получится…

Зверобой артачился! То сам предлагал показать могилу фрицев, а то заупрямился.

– Ты боишься, что ли, Василий? – спросил Влас с усмешкой.

С такими, как Зверобой, надо именно так – брать на «слабо», чтобы точно не отвертелись.

– Чего это я боюсь? Ничего я не боюсь! – Получилось на «слабо». – Я смысла не вижу, товарищ командир! Тех, кто выкопался, там уже и нет давно. А те, что остались, нам неинтересны.

– Тебе может и не интересны, а мне вот любопытно посмотреть.