Император своего конфидента высоко ценил, внимал его советам, а когда у «Гражданина» возникли финансовые трудности, выделил из собственных средств 100 тысяч рублей. В. Ламздорф, будущий министр иностранных дел, пишет в начале девяностых в своем дневнике: «Говорят, что издатель «Гражданина» – самый влиятельный человек, влиятельнее, чем был Катков».

Это звучало весьма внушительно, ибо Михаил Катков считался общественной силой, способной поворачивать государственную политику. (Министра Бунге на «русского человека» Вышнеградского в конце концов сменили главным образом катковскими стараниями). В восьмидесятые годы про Россию говорили, что ею правит триумвират из обер-прокурора Победоносцева, министра внутренних дел Д. Толстого и Каткова, причем германский посол фон Швейниц, очень хорошо ориентировавшийся в петербургских «коридорах власти», писал, что министр внутренних дел – «орудие в руках Каткова».

Этот публицист и издатель, то есть человек сугубо частный, подобно князю Мещерскому, состоял в конфиденциальной переписке с царем, причем вел ее в тоне куда менее подобострастном. Был требователен, настойчив, временами даже забывался. Но авторитет старого патриота в глазах Александра III был очень высок. В 1863 году, когда юный великий князь еще даже не был наследником, Катков возглавил первый мощный демарш русской правой «партии»: развернул общественное мнение против польского восстания, одержав сокрушительную победу над «герценистами».

В первые дни после убийства царя-освободителя Катков писал: «Единая власть и никакой иной власти в стране и стомиллионный, только ей покорный народ, – вот истинное царство». Такая позиция не могла не понравиться новому самодержцу. «Московские ведомости», катковская газета, которую император с удовольствием читал (и на полях которой оставлял одобрительные пометки), излагала в высшей степени похвальные идеи: что самодержавие – единственный способ удержать вместе такую большую и разноукладную страну; что любое развитие «может свершиться только на твердой почве и лишь в той мере, в какой почва тверда»; что потакание Обществу будет воспринято как знак слабости государства; что самодержавие должно укреплять «народность», то есть националистические настроения и благоговение перед личностью государя.

Исходя из «ордынской» логики, Катков был совершенно прав: ослабление любой из несущих опор грозило абсолютизму неминуемым и скорым кризисом. Это вообще был человек очень неглупый, и даже самые непримиримые оппоненты испытывали к нему (в отличие от Мещерского) известное уважение. Его издательская деятельность не ограничивалась политической журналистикой. Катковский литературный ежемесячник «Русский вестник» печатал Тургенева, Салтыкова-Щедрина, Достоевского, Толстого. «Война и мир», «Анна Каренина», «Преступление и наказание», «Идиот», «Братья Карамазовы» – чуть не весь «золотой фонд» отечественной классики, вышел в свет благодаря Каткову.

Отнюдь не царедворец и неважный интриган, Катков был слишком прямолинеен и самостоятелен, по всякому поводу высказывал собственное мнение и вмешивался во все аспекты государственной жизни, даже во внешнюю политику. Он долго пытался избавиться, вслед за Бунге, и от второго правительственного «немца», министра иностранных дел Гирса, но этот орешек оказался старику не по зубам. В конце концов, воспользовавшись очередной бестактностью «Московских ведомостей», осложнившей и без того нервные российско-германские отношения, Гирс сумел настроить царя против слишком ретивого патриота. «Катков забывается и играет роль какого-то диктатора, забывая, что внешняя политика зависит от меня и что я отвечаю за ее последствия, а не г-н Катков», – гневно написал Александр. Гирс сохранил свой пост, а Катков вскоре после этой отповеди скончался. Со смертью основателя политическое значение «Московских ведомостей» сошло на нет.

Следует сказать, что и в целом, несмотря на поддержку власти, «правая идеология» особенных успехов на общественном уровне не добилась. В конце девяностых годов образованная публика сочувствует не проправительственным пропагандистам, а оппозиционным литераторам, публицистам, адвокатам. И чем жестче действует репрессивный аппарат, тем сильней левеет Общество, в котором становится все больше приверженцев марксизма.

Как известно, революция сначала происходит в головах. Этот процесс «твердая власть» остановить не умела и не смогла. В эпоху Александра III самодержавная политика одержала решительную победу, а самодержавная идеология потерпела сокрушительное поражение.

Величие – настоящее величие – той или иной страны определяется не размерами и не завоеваниями, а теми достижениями, которыми данное исторически сложившееся сообщество обогатило Землю: культурными, научными, общественными. С этой точки зрения Россия становится по-настоящему великой державой не при Петре Первом, создавшем империю, и не при Александре Первом, победившем Наполеона, а при правителях не особенно ярких – Александре Втором и Александре Третьем. Потому что во второй половине девятнадцатого века русская культура и русская наука обретают мировое значение.

В первую очередь это относится к литературе. На самом деле она стала великой несколькими десятилетиями ранее, когда творили Пушкин, Лермонтов и Гоголь, но это было явление скорее внутреннего значения. Для иностранного читателя три эти автора никогда не станут своими, и в «высшую лигу» интернациональной литературы, к нашему сожалению, они не войдут. Иное дело – Достоевский, Толстой и Чехов, без которых мировая литература сегодня непредставима.

То же можно сказать о музыке. Глинка или Даргомыжский – события национального масштаба. Чайковский и Мусоргский – мирового.