Он остался в машине!

С трудом управляя ослабевшими конечностями, я поковыляла обратно к сараю…

– Что ты там увидела? На тебе лица нет! Ты серо-зеленого цвета! – испугалась Ирина.

– Быстро давай телефон! – прошептала я.

– А что там такое? Почему ты не говоришь мне? – В голосе подруги звучала паника. Она копошилась в сумочке, безрезультатно пытаясь найти мобильник. – Нет, я, похоже, забыла его в машине.

– Ну вот. И мой тоже.

– Ой, смотри, врач собирается уходить!

Я тут же зажала Ирине рот рукой, толкнула ее за сарай и сама прыгнула следом. Подруга изумленно вращала глазами, но молчала. А могла бы завопить: «Ты совсем с ума сошла?! Чего толкаешься, корова?!»…

Нет.

Она такая умница.

Руслан постоял на крыльце, то ли в задумчивости, то ли прислушиваясь. Потом направился к воротам, открыл их и сел в машину.

– Он уезжает, – беззвучно произнесла Ира.

– Пусть едет.

– Мы разве не будем с ним разговаривать? Что он делал в доме? Мы угадали – он маньяк?!

Я не ответила. Вместо этого сначала дождалась, когда бело-синяя «шестерка» окончательно скроется из вида, затем побежала к дому, вскочила на крыльцо и подергала дверь. Да, врач не забыл закрыть ее. Я обогнула дом и увидела, что и распахнутое недавно окно теперь тоже наглухо задраено.

Ириша молча бегала за мной следом – взволнованная, растерянная. Она понимала: суета не беспричинна. Своим поведением подруга демонстрировала безграничное доверие моим действиям. Она не орала, не требовала объяснений, полагая: раз я не ответила на ее вопрос, значит, сейчас некогда разговаривать. Надо сначала разобраться с проблемой.

И я разобралась!

Просто схватила с засохшей грядки обломок кирпича и засадила его в окно рядом с крыльцом. Стекло обрушилось вниз, оставив острые «зубья» в раме, я быстро отбила и их тоже.

– Давай, ты первая, – приказала я.

Ирина задрала юбку чуть ли не до талии и полезла в окно. Я подталкивала ее под попу. Потом сама лихо взлетела в оконный проем: семь лет, отданные в детстве художественной гимнастике, до сих пор помогают в некоторых ситуациях.

– Ира, ты только не волнуйся, – предупредила я.

Ириша не ответила. Она двигалась по тесному коридорчику, едва передвигая ватные ноги. Она уже осознала: мы не ошиблись, и Руслан Тронов на самом деле как-то связан с исчезновением Льва. Но как? Она боялась спросить. Только побелела от страха и сжала руки на груди…

Мы вошли в комнату. На кровати у стены лежал Лев.

Наверное, следовало лучше подготовить мою нервную красавицу к встрече с мужем. Как выяснилось, она невероятно тяжела в бессознательном состоянии. Хотя и прикидывается пятидесятишестикилограммовой.

Да конечно!

По крайней мере центнер!

Я, естественно, не удержала груз, и мы с подругой свалились на пол. Вид Ирины мне страшно не понравился – бледное до синевы лицо, закатившиеся глаза. Испугавшись последствий (а вдруг сейчас ее мозг не получает достаточно кислорода и в нем уже начались необратимые процессы?!), я истошно завопила и принялась лупить бедняжку по щекам.

– Ира, очнись! Ну, что же ты?! Вот он, твой Лев! А ты тут валяешься!

Подруга очнулась через полминуты, долго оглядывалась по сторонам, потом завыла и полезла трясти и обнимать Льва.

– Юля, вызывай скорую! – крикнула она. – Что этот подлый врач с ним сделал?! Левушка, милый мой, хороший, не умирай, пожалуйста! Мы же тебя нашли! Теперь все будет хорошо.

А по моему мнению, Лев вовсе не собирался отбрасывать валенки. Я сразу сообщила об этом подруге.

– Он вовсе не умирает, успокойся, Ириша!

– Ты думаешь?

– Посмотри на него!

Слова гадалки бабы Кати – «жив, но лежит» – подтвердились.

Таиров лежал на кровати по стойке «смирно», закрыв глаза, и ровно дышал. Очевидно, просто спал, заботливо укрытый одеялом до самой шеи. Конечно, он отличался от Льва, привычного нам, – был слегка зеленоват и неподвижен. Но в целом Таиров смотрелся неплохо… Ириша выглядела гораздо хуже. Что ж, если вспомнить, какие жестокие нравственные страдания она перенесла в разлуке с ее исполином!

Но теперь все кончено.

Лев найден. И он прилично сохранился.

Вот это счастье!

В только что проветренной комнате все же чувствовался запах лекарств. На лампе-бра над кроватью висела пустая капельница. Рядом на стуле – упаковка гигантских памперсов. Я отвела глаза – сердце защемило от жалости и унижения: на нашего могучего мужика, крутого и успешного, день за днем в течение трех недель напяливали памперсы, как на беспомощного младенца.

На столе стояла банка из-под кофе с медицинским мусором – использованные шприцы, ватки, пустые блистеры, ампулы. Я вытащила одну и прочитала надпись: «Хлорпромазин».

– Ты знаешь, что такое хлорпромазин? – спросила я у Ирины. Она уже не рыдала в голос, но хлюпала носом и то принималась обнимать Льва за шею, то гладила его по груди, то сжимала ладонь, вытащив из-под одеяла.

– Нет.

– Наверное, врач обокрал своих психов, – решила я. – Позаимствовал в диспансере лекарство от излишней прыгучести и болтливости.

– Думаешь, этим они обкалывают буйных пациентов? – всхлипнула Ириша. – Бедный Левушка! А его-то за что?!

– Схожу в машину за телефонами, – сказала я. – Дай ключи.

Очень мило: связь отсутствует.

А как же нам вызвать скорую и милицию?

И еще – позвонить Никите и Николаю?

– Придется нам самим как-то вывозить Льва отсюда. Нет связи. Мобильники не работают. Но я могу побегать по деревне, поискать, у кого есть стационарный телефон.

– Нет, не оставляй меня одну здесь! – взмолилась Ириша. – То есть со Львом. Но все равно – мне так страшно!

Я держала в руках Ирин сотовый и, размышляя, автоматически теребила золотой брелок, инкрустированный искрящимися камнями. Он, как обычно, не давал мне покоя. Это духи или губная помада, в конце-то концов?!

Что же нам делать?

Подогнать машину и погрузить в нее Льва?

А если мужика нельзя кантовать?

А почему нельзя? Думаю, это не возбраняется… Однако сумеем ли мы с Иришей перенести в автомобиль сонного мальчугана, размером и весом сравнимого с мраморной статуей Геракла?

Что-то я сомневаюсь.

Но оставаться в доме конечно же нельзя. В любой момент может вернуться врач. Или сам Кунгуров нарисуется, решив проведать конкурента, низведенного им до положения овоща… Неужто Кунгуров настолько жесток, что упивается видом поверженного соперника? Наслаждается его беспомощностью? И зачем ему это?