Сам цилиндр вставлен внизу в оправу из кольца толстой меди, размер впечатляет, цилиндр почти в половину человеческого роста, и потому к верхней части Рундельштотту, даже с его ростом, приходится тянуться, привставая на цыпочки.

Он оглянулся, я смиренно стою, как оловянный солдатик, у самого порога и не шевелю даже пальцем.

— Ладно, — сказал он с непонятной интонацией, — ты хоть и дурак, но какой-то непростой дурак. Да и не пойму. Потому, да, пусть камни толкут остолопы, что еще дурнее тебя.

— А я?

— Будешь помогать мне, — ответил он, потом, словно спохватившись, что слишком добр или даже милостив, предупредил: — Но не все время, конечно. А когда позову!

Я сказал торопливо:

— Премного счастлив, мастер! Буду стараться изо всех сил. Я прибегу сразу, даже если позовете не только на обед. Я пока постою здесь, там остолопов хватает, вы бесконечно и дивно глубоко правы, потому всегда и все замечаете!

Он отвернулся, а я наконец-то обратил внимание, что на дальней стене какой-то странный гобелен: потертый и выцветший, что под стать лаборатории, опускается до самого пола, однако все-таки гобелен… и лаборатория?

Я спросил издали нейтральным тоном:

— А сейчас над чем трудитесь?

Он, занятый проверкой вделанных в малахит бриллиантов, ответил рассеянно:

— Да пытаюсь открыть проход в одно Скрытое Королевство, но пока еще… ага, вот она!.. на дальних подходах…

Я спросил так же небрежно, словно говорю о сравнительных свойствах листьев дуба и осины:

— Не получилось?

— Увы, — ответил он со вздохом. — Где-то вкралась ошибка, но пока не обнаружил. Хотя был уверен, что получилось…

Он с кряхтением разогнул спину, на меня посмотрел почти с укором.

— Ты должен спрашивать, как из желудей сделать сухую муку, а не ту пасту, что у тебя получается! Или как высушить листья, не выставляя их на солнце!.. А то, что делаю я, пока не твоего ума дело.

Я робко вякнул:

— А когда будет моего?

— Лет через двести, — сказал он веско. — Хотя, конечно, если будешь стараться, то можешь понять и в сто пятьдесят. Но только понять… так это, в общем.

— И сбоку, — подсказал я. — Издали.

— Вот-вот, — буркнул он и принялся за работу.

На меня вроде бы не обращает внимания, даже как-то подергиванием плеч суметь дать понять, что уже жалеет о своей неслыханной доброте: как это вдруг да позволил мне созерцать такое великолепие, рылом еще не вышел, морда больно глупая, сам тупой, а то, что где-то что-то угадал, как улучшить… хотя ладно, лучше стерпеть присутствие этого дуралея, вдруг да каким-то чудом и тут заметит хоть какую-то малость, которую можно улучшить.

Это изменение я тоже заметил, но продолжал держаться как тихая робкая мышь, не шевелюсь, дабы не отвлекать, даже глазами стараюсь не слишком уж двигать из стороны в сторону, а то вдруг заскрипят.

Вечером во дворе народ собирался кучками, обсуждают что-то шепотом, опасливо поглядывают по сторонам. Так бы я ничего и не узнал, но у высокопоставленных глердов есть хорошая для меня привычка не обращать на чернь внимания.

Сейчас вот прогуливаются трое в черно-голубых мундирах высшей знати: глерд Кливард, глерд Иршир и глерд Эллиан, у всех на груди огромные многолучевые звезды, у глерда Иршира сразу две.

Глерд Кливард, раздуваясь от важности, жирным голосом напомнил собеседникам, что беды не случилось бы, если бы, как он и предостерегал, принцесса не начала добиваться отмены казни пяти разбойников, мотивируя тем, что это ее день рождения и она имеет право на подарок…

Глерд Эллиан сказал с сочувствием:

— Ей предлагали новое платье, усыпанное бриллиантами, дивную лошадку с седлом из шкуры гепадрала, еще какие-то ценные подарки…

Глерд Иршир шел молча, но на него смотрят с явным ожиданием реплики, явно он далеко не последний из высшей знати, да и сейчас источает спокойную уверенность человека, у которого все под контролем.

— Да, — проговорил он нейтральным тоном, — принцесса чересчур добрая, великодушная и самоотверженная. Свое отдаст, но чужое не возьмет… Полагаю, как и вы, что такое поведение… чересчур.

— Молодость, — обронил Кливард. — Пройдет.

— Молодость? — усомнился Эллиан.

Кливард взглянул на него искоса.

— И молодость проходит, дорогой глерд, не знали? Но еще быстрее нас покидает самоотверженность…

Эллиан сказал желчно:

— После этого случая… почти наверняка.

Кливард покачал головой:

— Одного такого случая маловато. А вот десяток-два…

Эллиан сказал кисло:

— Это случайность. Они могли бы пусть не заняться честным трудом, а уйти куда-нибудь подальше. Это совсем уж наглость: ворваться ночью в дом купца в двух кварталах от королевского дворца, вырезать всю семью и вынести все ценности! Теперь их точно не найти.

Перед ними не просто расступаются, а поспешно убираются с дороги, только я был так занят работой и выполнял ее так усердно, что не замечал, как проходят мимо взад-вперед, едва не оттаптывая мои уши, когда я опускал голову к земле, заглядывая снизу на днище телеги.

Они остановились на грани слышимости, но, к счастью, у меня неплохой слух, хоть и не совсем музыкальный.

Я слышал очень отчетливо, когда Эллиан понизил голос и сказал очень значительно:

— Есть предположение… не скажу, кто его высказал, но это человек очень влиятельный, что грабеж был сделан с ведома и по наущению королевы.

Кливард благоразумно промолчал, зато Иршир дернулся, будто его кольнули шилом.

— Вы в своем… глерд, зачем королеве это было надо?

— Не будьте таким наивным, — сказал Эллиан высокомерно. — По просьбе принцессы королева помиловала и отпустила разбойников, чтобы не выглядеть совсем уж чудовищем, но разве это не сокрушительный удар по принцессе?

— Удар, — согласился Эллиан, — но не сокрушительный.

Кливард проговорил медленно и осторожно:

— Я сомневаюсь, что именно королева посоветовала преступникам ограбить дом купца… Хотя да, тем, что сотворили, воспользовалась с блеском.

— Как? — спросил Иршир.

Эллиан сделал движение пойти в сторону дворца, но там толпятся придворные, поговорить не дадут, остался, лишь бросил косой взгляд в мою сторону, но я сделал вид, что с трудом пытаюсь по дурости приподнять тележную ось вместе с телегой.

После паузы он ответил так же осмотрительно:

— Сама огласка, дорогой глерд, кто как себя вел, уже одних возносит, а других втаптывает. Полагаю, что королева теперь будет казнить чаще.