– Нет, четвертого я уже не рожу, устала. Чего ты на меня накинулась? Я посоветоваться хотела…

– Хочешь рахита вырастить на кривых ногах? Молоко – это кальций, Катька, а мы – млекопитающие. Мле-ко-пи-та-ю-щи-е. То есть молоком своих детенышей питаем, понятно? Завидую животным, у них нет новомодных теорий. Они все по старинке.

– Ладно, убедила.

– Интересно, что твоя мама говорит о новомодных теориях. А мама Германа? Она уже видела внука?

– Конечно, видела! Они к нам приезжали. Я к ним ехать боюсь, пока Сережа маленький. Луиза Эрнестовна хотела у нас тут остаться помогать, но я ее отговорила. Густав Теодорович без нее не проживет, но и без своих яблонь тоже. Как мой папа без машин. А знаешь, – помрачнела Катя, – отчасти из-за яблонь все и случилось два года назад…

Два года назад у Кати украли единственного на тот момент сына Саньку.

– Не понимаю, при чем тут яблони, – нахмурилась Этери.

– Герман не мог развестись с… первой женой, – подобрала Катя единственное приличное определение для Изольды Голощаповой. – Она его отцом шантажировала. Густав Теодорович так хотел яблоневый сад, вот Герман ему и купил… на деньги тестя. А сад не окупается, понимаешь? И никогда не окупится.

– Но почему? Ты привозила яблоки. Яблоки были роскошные.

– А я что – спорю? Но Густав Теодорович не может конкурировать с промышленным производством, разницу доплачивает Герман. А она ему сказала: хочешь уходить – уходи, но без копейки.

– Сволочь, – кратко подытожила Этери. – Надеюсь, ты на него зла не держишь?

– На Густава Теодоровича? – изумилась Катя. – Да ты что! Он золотой человек, и он об этих яблонях всю жизнь мечтал. Я его прекрасно понимаю. Садовод от бога. Просто Герман попал в безвыходное положение…

– Ничего, выход вы нашли, – усмехнулась Этери. – Скажи, а она не возникает? Ну, Изольда?

– Возникает периодически, с завидной регулярностью. Ее отец наследства лишил…

– Это я знаю, – перебила Этери. – И как вы решили вопрос?

– Отец ей дом оставил во Франции, настоящий дворец. Герман потребовал, чтобы она его продала. Она, конечно, не хотела, но пришлось продать. Все деньги от продажи пошли ей, а Герман купил домик в Довиле. Содержит его, платит налоги, переводит ей какую-то сумму ежемесячно. По документам дом принадлежит нам, но она там живет. Понятно, она недовольна. Звонит, скандалит, треплет ему нервы…

– А нельзя от нее откупиться раз и навсегда?

– Если бы! – вздохнула Катя. – Во-первых, она хочет все. А во-вторых, ей никакая сумма не помешает и дальше трепать ему нервы. Уже и то спасибо, что она приехать не может, на нее тут уголовное дело открыто.

– Еще через пару лет дело закроют за давностью. Она не может сюда нагрянуть? – насторожилась Этери.

– Не дай бог. – Катя зябко передернула плечами, хотя на балконе было жарко. – Пошли внутрь.

Сережа как раз проснулся, его надо было покормить. Удивительное дело: проснувшись, он не заплакал. Поглядывал вокруг ярко-голубыми, как у отца, глазами да покряхтывал тихонько:

– Кьхя, кьхя…

– Сергунька, – проворковала Этери и, заговорщически понизив голос, добавила: – Молока у мамки проси! Сиську проси!

Мальчик не испугался, уставился на незнакомую тетю задумчивым всеведущим взглядом. Как будто знал нечто такое, что взрослые, может, когда-то и знали, но давно забыли. Катя дала ему грудь, и он забулькал.

– Ты совсем писать перестала? – спросила Этери.

– Нет, я работала все это время, – ответила Катя, – только перешла на акварели. Не хотелось мне, чтобы Сереженька скипидаром дышал.

– А я не гордая, я и акварелями возьму.

– Ладно, только в другой раз, хорошо?

– В другой раз, – согласилась Этери. – Мне еще надо к Герману в офис.

У Германа в офисе Этери выслушала отчет. Родители Ульяны все еще живут в своем доме, а вот ее брат работу потерял. Герман взял на себя смелость найти ему новую. За домом следили, но после смерти Адырханова наблюдение было снято. Главное, все живы-здоровы. Этери попросила разрешения еще раз позвонить. На этот раз она поговорила с Ульяной по скайпу.

Вместо прежней бледной тени она увидела на экране похорошевшую, немного даже поправившуюся женщину с эффектной стрижкой.

– Выглядишь отлично, – одобрила ее Этери. – Когда свадьба?

– В октябре, – смущаясь и еще больше хорошея, ответила Ульяна. – Мне во сне не снилось… Я и представить себе не могла…

– А я могла, – перебила Этери. – Я все видела еще тогда, в мае.

Она пересказала Ульяне, что узнал Герман о ее родителях.

– Я все-таки побаиваюсь, – призналась Ульяна. – Не хочу им звонить… Они меня предали. Я рада, что у них все в порядке, но звонить не хочу. Ты меня понимаешь?

– Уля, ты имеешь полное право поступать, как хочешь. Они тебя списали со счетов. Им лишь бы пожить в свое удовольствие. Ты теперь знаешь, что им ничто не угрожает, вот и хватит с них. У тебя своя жизнь. Живи и радуйся.

– Приедешь на свадьбу?

– Постараюсь. Привет Тарико и дяде Амирану. Привет всем.

Этери решила не рассказывать Ульяне о роли Гюльнары Махмудовой. Зачем напоминать, когда все сложилось так хорошо?

Когда она вернулась в приют, Гюльнары Махмудовой там уже не было.

– Взяли? – спросила она Евгению Никоновну.

Та комически закатила глаза.

– Взяли.

– Я не понимаю, – удивилась Этери. – Она же прожила у вас несколько месяцев! Неужели они ее не искали?

– В этих набожных традиционных семействах рассуждают просто: бог дал, бог и взял.

– А потом обратно отдал, – шутливо вставила Этери.

– А потом обратно отдал, – подтвердила Евгения Никоновна. – Но о девственности они спросили. Я их успокоила: у нас, говорю, режим строгий, как в монастыре. А Гюльнара промолчала.

– Ну и черт с ней, не хочу больше ее вспоминать.

Этери возобновила обычные занятия рисунком, поиски работы для обитательниц приюта, прерванное чтение «Дэвида Копперфильда». Но преследующее ее ощущение томительной пустоты не проходило. У нее даже появились неприятные женские симптомы. Пришлось сходить к гинекологу.

– Вы совершенно здоровы. Вы вообще на редкость здоровая женщина, – заверил ее врач после осмотра. – Просто вам нужен мужчина.

– Спасибо, я лучше вибратор куплю, – мрачно поблагодарила Этери – Вот уж что мне совсем не нужно, так это мужчина.

И ушла, ничего больше не слушая.

В самом начале октября ей позвонила Вера Нелюбина.

Этому разговору предшествовал другой. Вере позвонила Нина Нестерова.