– Купи Целкова, – распорядилась Вера, – а Григорьева… посмотрим, как пойдет дело с Ге.

– Я боюсь, что Григорьев будет торговаться в последний день, когда уже денег ни у кого не останется.

– Давай не будем загадывать, – предложила Вера. – Как пойдет, так и пойдет. Я звоню шефу.

– Давай. Я на связи, если что.

Этери дала отбой, повернулась и увидела в мраморном холле высокого худощавого мужчину. Он стоял примерно в трех шагах от нее и улыбался… улыбался прямо ей. Он ей сразу понравился. Мгновенно. Не красавец, но славное, симпатичное лицо диккенсовского благородного чудака.

– Спасибо вам от того чувака. Простите, я невольно подслушал ваш разговор… – Он сделал всего шаг, один длинноногий шаг, и оказался рядом с ней. – Но я не смог уйти. Вы так лестно обо мне отзывались… Большое вам спасибо. К тому же вы отрезали мне путь к отступлению.

Этери спохватилась, что стоит в дверях и загораживает проход. Она шагнула внутрь, а он попятился, давая дорогу. До нее не сразу дошло, что он говорит по-русски. Она устремила взгляд на бейджик, свисающий с лацкана твидового пиджака с замшевыми заплатками на локтях. На бейджике значилось: I. C. Lennox-Darebridge, R. A.A. expert[36].

– Это вы? – ахнула Этери. – Простите, я не знала…

– Да за что ж прощать-то? Было чертовски приятно слушать, как вы меня хвалите. Прямо в краску вогнали.

Этери протянула ему руку.

– Меня зовут Этери Элиава. Я представляю российский банк «Атлант».

Он охотно пожал ей руку.

– Ну а меня вы уже знаете. Айвен Сирил Леннокс-Дэйрбридж. Просто Леннокс, Дэйрбридж – слишком длинно.

– Айвен Сирил? – переспросила Этери. – То есть Иван Кирилл?

– Друзья зовут меня Айси.

У него была подкупающая улыбка.

– Айси в смысле «icy»? Ледяной?

Он заговорщически подмигнул ей.

– Айси можно расшифровать как «I see» – «Я вижу». А на сленге «icy» значит «клевый».

– I see, – сказала Этери, и они оба засмеялись. Ей уже казалось, что она век с ним знакома. – А откуда вы так хорошо русский знаете?

– У меня русские корни.

– Это я догадалась по именам.

– На самом деле у меня и грузинские корни есть. Вы ведь грузинка?

– Чистокровная, но московского разлива.

«Да, ты чистокровная, – подумал Леннокс. – Это видно».

Он смотрел на нее и видел то, что мало кто, кроме него, мог оценить. Он видел точеную, хорошо посаженную головку на длинной «лебединой» шее. Атласного отлива волосы, не иссиня-черные, а просто черные, как южная ночь, сияющая и знойная. Узкое лицо с заостренным подбородком, «кинжальное лицо», как он определил для себя. Угловатые тонкие плечи по-балетному опущены, спина выпрямлена. На редкость маленькие при ее высоком росте руки и ноги. Словом, он видел признаки породы.

– Не пообедать ли нам вместе? – спросил он вслух. – Простите, может, у вас тут еще дела?

– Нет, я уже все видела. А слышала даже больше, чем хотела.

– О, так пойдемте. У меня машина.

– В центре Лондона? – удивилась Этери. – А на парковке не разоритесь?

– У меня электромобиль. Их пускают бесплатно.

Заинтригованная Этери вышла вместе с ним на улицу и, оглянувшись, заметила, что он украдкой наблюдает за ней. Его подвижное лицо тотчас же приняло комически виноватое выражение, но он не отвел глаз.

– Я тоже умею смотреть, – с вызовом бросила Этери.

– Во мне ничего интересного нет.

– А вот уж это мне виднее, I see.

Леннокс улыбнулся игре слов. На вид он был типичным англичанином: долговязый, тощий, как щепка, со светлыми, чуть рыжеватыми волосами, кроткими голубыми глазами, впалыми щеками и длинной лошадиной челюстью. Этери поверить не могла, что у него есть грузинские корни.

Они завернули за угол здания, в то, что в Лондоне до сих пор называли «мьюз» – конюшенный ряд, и Леннокс подвел Этери к ярко-желтой машинке, разве что самую малость побольше той, что она подарила Сандрику.

– О, тут нужен предел человеческой ловкости.

– Все не так страшно. Джереми Кларксон[37]на пару дюймов выше меня, но он ухитрился, хоть и со второй попытки, залезть в «Пил-Пи-50». А «Пил-Пи-50» считается самой маленькой машиной в мире. Вы смотрите «Топ Гир»?

– Смотрю, – кивнула Этери. – Я видела, как он вручную втащил эту трехколеску в лифт и катался на ней по коридорам Би-би-си.

– А моя машина гораздо больше, чем «Пил-Пи-50». Вручную в лифт не затащишь, да она и не войдет.

Он нажал на дистанционный пульт, машинка весело мигнула габаритными огнями, бибикнула, после чего обе дверцы, водительская, расположенная, понятно, справа, и пассажирская, полезли вверх. С открытыми дверцами машина стала похожа на чайку, собирающуюся выхватить рыбу из воды.

Этери грациозно опустилась на открывшееся сиденье и подобрала длинную черную юбку. Леннокс сел за руль, и обе дверцы скользнули вниз.

– Гильотинные дверцы! Класс! – восхитилась Этери. – Что еще тут есть?

– Все, что положено. Максимальная скорость – шестьдесят пять миль в час, запас хода – сто двадцать пять миль. В городе этого хватает за глаза.

– Но за город на ней не выехать, – предположила Этери.

– Для загорода у меня есть другая машина. Настоящая, – добавил он с улыбкой. – Минутку, я позвоню в ресторан.

Мобильник у Леннокса был еще более навороченный, чем у самой Этери. Он пробежался по меню, отыскал нужный номер, она молча слушала, как он разговаривает по-английски.

– Нам дают столик только в два часа, – предупредил Леннокс. – Вы не умираете с голоду?

– Нет. У нас в России два часа дня – классическое обеденное время.

Он подтвердил заказ и опять повернулся к ней.

– Тогда давайте покатаемся по городу.

– С удовольствием, – согласилась Этери. – А я хотела купить «смарт», – добавила она, – но муж сказал: да ну, в любой аварии раздавят, как орех. И я не купила. Да еще и ездить по встречке…

Она упомянула мужа случайно, мимоходом, и сама не заметила, что это слово больше не отзывается в ней болью. Зато оно взорвалось болью в нем.

«А чего ты хотел, – со злостью спросил себя Леннокс, – чтобы такая женщина была не замужем?» Он покосился на ее руки. Безымянный палец левой, подчеркивая длину фаланги, охватывала шестью витками платиновая змейка со спинкой, усеянной мелкими зелеными, синими и белыми камушками. Не похоже на обручальное кольцо… Хотя нет, в России, кажется, обручальные носят на правой. На безымянном пальце правой руки красовался огромный четырехгранный бриллиант-солитер. И больше ничего. Но и это ничего не значит, сейчас многие не носят колец…