Слишком мало стражи.

Нет командира.

Работы остановлены. Рабы загнаны в клетки и заперты.

Распорядок дня нарушен. Оставшиеся охранники превратились в пьяных животных и ведут скотский образ жизни. Раз они так грязны – то тут прошло не меньше недели с начала всеобщего загула.

Не знаю точно, как давно замолкли инструменты, но все одно напрашивается простой вывод – командир с парой-другой десятков самых крепких и надежных воинов отбыл прочь по той или иной причине, перед этим отдав приказ прекратить работы. И без его присутствия все покатилось вниз, как объятый пламенем бочонок по крутому склону горы.

И если так, то самый главный вопрос, беспокоящий мой разум, звучит следующим образом: если командир и часть воинов на самом деле убыли, то когда ждать их возвращения?

Я не жажду увидеть, как из темного прохода полетят жалящие стрелы, убивающие моих людей.

Надо срочно выяснить это дело, но как на грех с собеседниками дело обстоит не очень. Два уцелевших пленника больше смахивают на полуживые трупы, истекающие кровью и не убирающие с грязных лиц блаженных улыбок. Проверю-ка я их… пусть или сдохнут, или ответят на мои вопросы…

Сам того не ожидая, подоспел я вовремя – к самому многообещающему пленнику с не задетой головой устремился один из выпущенных гномов-рабов, замахиваясь тяжелой ржавой цепью, тянущейся от его рук. Я перехватил цепь в воздух, рванул вниз, сбивая коротышку с ног, сверху-вниз заглянул в его заросшее бородой лицо:

– Если хотел его убить – надо было убивать раньше, до того как он стал моим пленником. Бросаясь на беспомощного врага, сбитого с ног и раненного другими воинами, ты похож не на мстителя, а на трусливого шакала, смелого только с трупами!

Я разжал пальцы, и выпущенная цепь с лязгом упала на гранит. Подбежавшие гномы что-то пробормотали мне, подхватили сородича под руки и поспешно оттащили прочь. Я расслышал их бормотание и лишь тяжело вздохнул. Этот воин убил брата кинувшегося мстить гнома. Но это не лишает моих слов правоты.

Впрочем, вскоре гном явно утешился, когда моя нога, окованная железом, ударила беспомощного раненого под ребра. Ударил я сильно, стараясь причинить как можно более резкую и сильную боль – лучшее средство, чтобы вытащить кого-то из беспамятства. Сработало… но лишь отчасти – в открывшихся глазах плавал предсмертный туман, на губах сильнее запузырилась кровь. Умелый выстрел одного из моих стрелков пробил ему грудь чуть выше солнечного сплетения. Другая рана красовалась еще ниже – скользящий удар меча. А все потому, что опьяненный дурманом воин попросту забыл надеть доспехи.

– Отвечай мне! – велел я, подхватывая умирающего за ворот теплой рубашки и встряхивая его как котенка. – Очнись!

Мой безжалостный рывок оказался последней каплей – раздался хрип и воин затрясся в тихой агонии. Чтоб тебя… а последний, второй? Короткого взгляда хватило, чтобы понять – тот умер еще раньше, уйдя в мир иной без единого звука. Сумел убежать, ублюдок. Я остался без собеседника. Все, что мне досталось – несколько жидких искорок жизненной силы умерших. Жидковато утешение… впрочем, думаю, найдется еще достаточно много живых ушей и глаз, что долгие дни и годы наблюдали за происходящим вокруг сквозь частокол из железных прутьев клеток.

Людской язык многие из них знают. Опять же, не придется их заставлять говорить – уверен, что они все как один преисполнены сейчас безумной яростью, неутолимой жаждой мести и еще одним крайне сильным чувством – надеждой. Я уверен в этом, особенно насчет надежды – среди гномов-кандальников нет ни единой женщины какого-либо возраста. Нет детей-девочек, возраст самых юных мужей где-то от двенадцати-четырнадцати лет. Можно было бы резонно предположить, что вся слабая половина рода Медерубов находится хоть и раздельно, но где-нибудь совсем близко, в паре-другой лиг самое большее. Вот только освобожденные пленники не торопились куда-то бежать. Они помогали освободить сородичей, собирались в небольшие кучки, тихо переговаривались и постоянно поглядывали всего на трех членов нашего отряда. Одним из трех являлся я сам, затем следовал громогласно отдающий приказы великан Рикар, последним числился таскающий поленья Тикса, накрывший своим плащом тело погибшего Туория.

Тут все просто. Гномы искали главного. Искали рычаг воздействия. Пока что они еще толком не разобрались, кто именно самый главный – я или Рикар, но скоро поймут, что здоровяк моя правая рука, Литас – левая. А Тикса моя головная боль, но при этом единственный гном среди явившихся им на помощь непонятных чужаков, а значит – свой! Представители каждой расы в первую очередь выискивают среди толпы знакомые приметы – цвет кожи, волос, особый говор, одежда, манера поведения и раса.

Я угадал.

Тот гном, что казался выкованным из усталого металла, более не смотрел на Рикара, зато не сводил прямого взгляда с меня. На Тиксу он поглядывал, но лишь мельком, поняв, что все решения принимаю здесь я. Как он это понял? Я вел себя достаточно тихо… неважно. Главное – я понял, кто главный среди невольников, что сами того не замечая, собирались поближе к седобородому, грудились у него за спиной. Понял я, и кто из гномов-каторжников обладает бойцовскими качествами – они молча подбирали оружие, делали проверяющие взмахи, сразу попытались сменить драные обмотки на ногах на более прочную обувь. Все верно. Любой воин должен твердо стоять на ногах и быть вооружен. Остальное может подождать – сражаться можно и без доспехов. Прочие каторжники опускались на камень, многие прямо распластывались на нем, будто пытаясь слиться воедино с гранитом.

Выждав еще немного, я убедился, что огромная решетчатая конструкция окончательно опустела, ее покинул последний гном – хромающий на обе ноги совсем седой старик с трясущейся головой и плечами. Худоба на пределе… видна каждая кость в прорехах лохмотьев.

Около семи десятков. Если и ошибся я, то лишь на три-четыре гнома. Все мужчины. Возраст от подросткового до немыслимо преклонного – похоже, на покой здесь уходят прямиком в свежую могилу на том самом придорожном кладбище, что мы миновали по пути сюда. Да уж… трудно представить насколько безрадостной была жизнь гномов, ведь если я прав в своих подсчетах, то многие из них уже с рождения были рабами и при освобождении из кандалов отправились в вырубленную в камне могилу – вот и весь их жизненный путь. Проклятье…

Разложив собранные вещи, я просмотрел их и в досаде скривился, благо никто не мог видеть гримасу на скрытом шлемом лице. Ничего полезного. Абсолютно обычная мелочевка, могущая оказаться в карманах любого. Исключением служили разве что необычные шкатулки, вырезанные из кости или дерева, содержащие внутри застывшие комочки черной с зелеными разводами смолы, со знакомым мускусным запахом. Это и есть одуряющая радость стражников? Хм… случайно подняв взгляд, я увидел, как многие гномы не сводят жадных взоров с предметов у меня на ладони. Двойное проклятье… и они туда же?

Сделав несколько шагов, я бросил весь бесполезный хлам в особо глубокую трещину рядом с железной гномьей темницей. Трещина очень глубока, и вполне понятно, почему ее за прошедшие годы не засыпали гранитной крошкой – исходящая оттуда вонь явственно показывала, что это и помойка и сток для отхожего места – стоящие рядом ведра с остатками вонючего содержимого на стенках доказывали это. Да уж… не хочется и думать о том, как гномы мылись. Видит Создатель – не хочется думать. Но придется. Меня интересует ответ на любую пришедшую в мою голову мысль. Не поверю, что тут не было помывок – заросшие грязью рабы быстро подцепят какую-нибудь болячку, заразят других и все скопом сдохнут. Невыгодно. Но что-то не вижу я поблизости бьющих родников или падающих водопадов. Вопрос придется прояснить, иначе он так и будет мучить меня.