Рокот колонн!

Нарастает и валится грохот.

Мириадами мчащихся тонн

Деревянный бушует сирокко.

В сокровенном числе

По кривым пронесутся орбитам.

День ослеп!

Чу! Громá выбивают копыта.

Окунулись в игру.

Этим стенам кренящимся тесно,

Разорвали магический круг, —

Оборвавшись, летят в неизвестность.

Нерушимый закон: —

Чередой пронесутся и канут;

Это – мудрость седая веков —

Раздробленный в куски Гаутама884.

Грохот колонн!

Нарастает и валится грохот.

Мириадами мчащихся тонн

Деревянный бушует сирокко.

Протрубили горние предтечи,

Непреложный вычертился план;

Девятнадцать смешанных наречий

Рассыпают щебет в купола.

И врезая с солнечною яшмой

Вековой накопленный искус,

Вавилонской падающей башни

Возрождают древнюю тоску.

Светлый доктор радужно хлопочет,

Утопает взором в бирюзе,

А цветущий молодостью зодчий

Подымает весело резец.

Под рукой таинственные шрифты,

И отрада терпкая остра —

Видеть рядом братьев из Египта,

Вспоминать всевидящего Ра.

Тянутся с ношей люди

В солнечном рыжем свете;

Мерно идут верблюды,

Знойный вдыхая ветер.

Медленной жгучей лавой

Катятся дни над мопсом;

Тяжкие горы славы

Влачили рабы Хеопсу.

Ярус кладут на ярус,

Вот уж дышать им нечем;

Кто-то из черной чары

Льет на пустыню вечер…

Пирамид маячат колымаги,

Точат храмы ладан и елей,

Достает он заповеди мага

Из бессмертной памяти своей:

Черным шелком смертей и ненастий

Скорбно выткан готический град,

И опущены звездные снасти

В вековые колодцы утрат.

Неизведанной сладостной целью

До краев наточилась душа.

Вот – кипит наговорного зелья

Разблиставшийся медью ушат;

Льется пламя в стеклянных ретортах,

И доносится четкий канон:

«Ныне грани судеб твоих стёрты,

Как обрывки истлевших письмён…»

И смешалось прошлое с грядущим

В золотой бушующий посев,

И звучит по дебрям и по пущам,

Что не будет времени совсем.

Грани стен раздвинулись упрямо,

Рдяный купол тает и звенит,

Держит выси радугами Брама

И рукой – расплавленный зенит.

Шар земной оглядывает зодчий:

Вот – кипят разливом города,

Вот – Парижа дьявольские очи,

Что не слепнут в небе никогда.

Заметались призрачные группы

У престолов ложных бодисаттв; —

То стальные марева от Круппа

Задышали жарко в небеса.

И мгновенно в грохоте и гуле

Стало все чудовищно иным,

И поникли крохотные ульи

Под железным бременем войны.

В черный бархат вырядились зори,

И последний теплится восторг,

На земной спускаясь крематорий, —

Бледным небом выстекленный морг.

И восток понес его в туманах

В котловины девственные гор,

Где жестокий голод Аримана

Унимает песнями Тагор.

Там – не жечь над зарослями порох,

Не услышать клекота секир,

День и ночь расширенные взоры

Йогу пьют из зеркала реки.

Был покров над тайною приподнят,

И прочлось по белому листу: —

Многоликий мир наш от сегодня

Будет зáклан жертвою Христу.

И опять зареяли убранства

Хрупких пагод, капищ и дворцов,

И России снежные пространства

Провели безбрежное кольцо.

Высит город каменные груди,

И толпится к площади народ,

Где в раскатном грохоте орудий

Чей-то гулкий вскрикивает рот.

И, взбежав на шаткую трибуну,

Юный зодчий – в золоте луча —

Разметал сверкающие руны,

Исступленным голосом крича:

«Мне брамин сказал в Каире,

Что теперь так хочет Брама:

Чтобы не было скучно в мире —

Для каждого найдется драма.

А чтоб не были души узки,

Для благой закаляясь вести, —

Винтовку возьмет русский,

Янки – сожмет винчестер.

И, словно с большого тура,

Что устал звонить бубенцем, —

С мира сползет шкура,

И станет земля младенцем!»

Молчала мгновенье площадь,

И светлою стала мгла,

Лишь ветер, слепой, на ощупь

По серым кружил углам.

Но дрогнул чугунный Пушкин,

И с громом распалась медь:

То снова вздохнули пушки

И плюнули в город смерть…

Всколосились звезды на посеве,

Всходит светом белая гроза;

Это – Солнце движется на север,

Расплескав слепительный азарт.

Отгремели огненные клиры,

И встает в пылающей заре

Дивный купол, брошенный над миром, —

Осиянный славой Назарет.

С каждым днем таинственней и зорче

Чей-то в окнах вспыхивает взгляд,

И за храмом, благостным и кормчим,

Уплывает тихая земля.

А в ночное глядит стекло

Колыбельная явь чудес;

Не засыпать снопами слов

Никого, никогда, нигде.

С хоровою молитвой слит

Фосфорический резкий треск;

Разрезает корма земли

Закипевшую ткань небес.

Синева, тишина в саду.

Только в звездной звенит траве

У махрового древа дум

Синий голос поющих Вед.

1920

Приложение III

«Самоизгнанники из световой Отчизны» (Нина Рудникова)

Один из почти забытых участников эзотерического движения в России и в русском Зарубежье – поэтесса и журналистка Нина Павловна Рудникова (1890–1940). Выпускница историко-филологического факультета Высших женских (Бестужевских) курсов, участница гумилевского «Цеха поэтов», в 1919 году вместе со своим мужем, поэтом и офицером Северо-Западной армии генерала Н. Н. Юденича, она оказалась в Эстонии, где и прожила почти до самой смерти.