от истоков Нила,

В золотой утопая сыпи,

Рвались, как струны, жилы; —

Так повелел Египет.

Шли, обливаясь потом,

Обнаженным сверкая телом,

Небо – лазурным гротом

Жгуче над ними пело.

Солнце сжигало кожи,

От зноя ссыхались губы,

Мимо гранитной рожи

Тянулись базальта кубы.

В кучи ссыпали щебень,

Покорно склоняли выи,

В синем горячем небе

Вздымали горбы земные.

Камень взлезал на камень,

И в солнечном рыжем гуде

Камнями пали сами

У ног пирамиды люди.

Даль закипела пуншем,

Заката вспылали горны,

Один не погиб – юнóша

И стал на фундамент черный.

Смуглый, как спелый финик,

Упругий, как ствол платана,

Взор – и немой и синий,

Звериная гибкость стана.

Был он слугою Тота,

Певцом и поэтом вырос,

Там, где священный лотос

Седой стережет папирус.

Смотрит на горы-гири,

И хочется трупов мимо —

Душу метнуть по шири

До влажных песков родимых.

Вмиг потонул он в нише,

Сверлит пирамиду телом,

Надо скорее – выше,

Покуда еще не сгорел [он]881.

Вот и последний ярус.

Ужалило солнце в плечи;

Кто-то из черной чары

На пески выливал вечер.

Золото капает в чаны,

Где Сахары закат стынет.

Знойным ковром песчаным

Миражей легла пустыня.

Вздрогнул и замер юный,

Небесным палимый тентом: —

В пепельных серых дюнах

Ползла и клубилась лента.

Там, где летели ночи

И бархат стлался над миром,

Понуро шагал Зодчий

Со звоном цепей и кирок.

Цепь извивалась гадом,

Тянулась прямой, как тополь;

Это – вели в Элладу

Афинам вздымать Акрополь.

Бич, обжигая спины,

На них, истомленных, падал,

Путь, роковой и длинный,

Отметила четко падаль.

В красной томились пыли,

Не звучал меж рабами смех,

И повсюду за ними плыли —

Пирамиды – гранитный грех.

Цугом тащились диким,

Напрягались шагать вровень,

Брезжил им Зодчий Тихий,

Вдали истекавший кровью.

Юноша скорбным криком

По громадам ударил стертым,

В небе запел великом,

На бунт вызывая мертвых.

Видел он месть и ужас,

Хеопса – в погибшем стане,

Злобы слепую стужу

Бросая в руны восстаний.

Ветер завыл, как пума,

И кровь застучала в жилах;

Рыжая прядь самума

Завесила все, что было.

И сожженная пала выя

В золотой кипяток грунта.

Так отцвела впервые

Багровая песня бунта…

Медленной жгучей лавой

Катились часы над мопсом;

Тяжкие горы славы

Влачили рабы Хеопсу.

Шли от истоков Нила,

В золотой утопая сыпи,

Рвались, как струны, жилы; —

Так повелел Египет.

Солнце сжигало кожи,

От зноя ссыхались губы,

Мимо гранитной рожи

Тянулись базальта кубы.

В кучи ссыпали щебень,

Покорно склоняли выи,

В синем горячем небе

Вздымали горбы земные.

Свод выводили храма —

Царственных ложе мумий.

Так повелел упрямо

Пурпур седых безумий.

ВТОРАЯ

ГОТИКА

На часах, в окружении свастик,

Прокукует кукушка годá,

И пергаментный желтый схоластик

Голубые сожжет города.

Уже голуби дремлют в карнизах,

И уж ночь протрубила в свой рог,

И в соборах на меркнущих ризах

За цветком зацветает цветок.

Черным шелком смертей и ненастий

Скорбно выткан готический град,

И опущены звездные снасти

В вековые колодцы утрат.

За молитвою в сводчатой келье

От стоит у резного креста,

Но шипучее варится зелье,

И проклятые шепчут уста.

В многоцветные стекла собора

Не прольется луны серебро;

Вот пронес заколдованный ворон

В желтом клюве спеленутый гром.

Будто блоком натянуты нервы,

Все грознее безмолвий набат,

А за окнами – щит одногербый

И бряцание рыцарских лат.

Белым паром подъемлются перья,

Тяжек звон золотого меча,

И плывет на иные кочевья

С колокольни отчаливший час.

Проливаются звоном копыта,

Конь и всадник торопятся в путь;

Ночь вращает в глубоких орбитах

Глаз сияющих звездную муть.

Внемлет зову пергаментный старец,

Зорким сердцем читает укор,

И распятьем серебряным шаря,

Ищет двери дрожащей рукой.

Прозвенели и замерли скобы,

Пять ступеней считает нога;

Вот идут они – белые оба —

Как метущая в марте пурга.

Преисполненный благостной вести,

Едет всадник, закутавшись в плащ,

И покорно шагает схоластик

К тайноведенью снящихся чащ.

Робкий шаг и горяч и неверен,

Страшен псов голодающих вой,

И блистает изъеденный череп

На омытой дождем мостовой.

Фолиантом раскрытая площадь

Четко светится бисером строк,

Полный месяц – небесный извозчик —

Задремал над углями костров.

Взвихрив горем повитые руки,

Там сверкает запястьями тьма,

Или черные кружатся суки,

Или – искры Святого Эльмá.

Исполняются вещие строки,

Точит небо им огненный мед,

Или может быть – ведьмы на Брокен

Совершают свой мерзкий полет.

Черным шелком смертей и ненастий

Скорбно выткан готический град,

И опущены горние снасти

В вековые колодцы утрат.

Не исчислить небесного