Выйдя из сада, Луиза добрела до гаража. Велосипеды были на месте, а вот «элвис» отсутствовал. Потом, к своему удивлению, Луиза увидела автомобиль на дороге, аккуратно поставленный у обочины. Мусоровоз затормозил. Шофер взял их бак на колесиках и подцепил к подъемнику. С громким стуком мусор отправился в кузов грузовка, а бак вернулся на место, брякнув о тротуар. Луиза втолкнула его обратно в гараж.

Вернувшись в дом, она окликнула брата и, не получив ответа, пошла в его комнату. Вэл сидел на низком стуле очень близко к окну и неотрывно смотрел на деревенскую улицу, на подъездную дорожку к дому викария. У него на коленях лежал полевой бинокль, оставшийся с тех времен, когда он любил наблюдать за птицами. Пальцы сжимали кожаный ремешок бинокля так крепко, что, казалось, побелевшие костяшки вот-вот прорвут кожу. Ключи от машины валялись на полу у него под ногами.

— Вэл? — Его полная неподвижность напугала Луизу. — Что это? Что случилось?

Казалось, он не услышал. Даже головы не повернул. Только слегка качнулся, как будто задремав, а потом резко выпрямился. На нем была та же одежда, что и вчера.

— Ты что, сидел здесь всю ночь?

— Ничего.

Луиза, озадаченная, уставилась на него, потом сообразила, что это он ответил на ее первый вопрос.

— Ты захворал? Вэл! — Она дотронулась до него и тут же отдернула пальцы. Его рука была холодная и твердая как камень. — Ты совсем замерз. Я принесу тебе чего-нибудь горячего.

— Со мной все в порядке.

— Ты давно тут сидишь?

— Ступай, Лу. Нет, погоди! Мне нужно отлучиться в туалет. — Он передал ей бинокль и, уходя, бросил: — Не спускай глаз с дома.

Луиза дождалась, пока он вернется. На дом она не смотрела, ни в бинокль, ни без бинокля. Он пришел, отвернулся от нее, приблизил окуляры к глазам, прищурился и продолжал всматриваться в дом викария с какой-то лихорадочной сосредоточенностью.

Подождав несколько секунд, Луиза поняла, что Вэл просто забыл о ней. Она не знала, что делать дальше. Чашка чая, английская панацея от всех бед, начиная с головной боли и кончая пожаром, наводнением или эпидемией чумы, показалась ей совершенно бесполезной. Но он ведь так замерз. Уж лучше приготовить чашку чая, чем вовсе ничего не делать. И она уже собиралась пойти и заняться этим, когда Вэл заговорил:

— Я могу справиться… то есть пока я… Я могу справиться… Я смогу… Мне только надо… потом… спросить его… спросить его… Какая мука… Я не вынесу… Нет… Нет… — Горячечное бормотание чередовалось с болезненными, хриплыми всхлипами. Он говорил так, как будто у него начался приступ астмы.

Оцепенев, Луиза слушала поток этой дичи, который, понимала она, предназначался не ей, но это было слабое утешение. Перед тем как ей выйти из комнаты, он вдруг резко вскрикнул и быстро поднес бинокль к глазам, потом так же быстро опустил его и разочарованно сник.

Луиза отступила в кухню. Заваривая чай, она задумалась над тем, кого может в это посвятить, и ее пронзила мысль, что теперь, когда нет Энн, совершенно некого. Они с Вэлом всегда были самодостаточны, им хватало друг друга здесь, в Ферн-Бассет. Держать все в себе — это очень хорошо, пока один из вас не становится беспомощным. Она подумала, не позвонить ли врачу, но немедленно отказалась от этой идеи. Какой смысл? Врач вряд ли к вам поедет только потому, что вы несчастны и что-то такое бессвязное бормочете себе под нос. А если врач приедет, как отреагирует на это Вэл? В нынешнем своем, крайне неустойчивом состоянии он вполне способен спустить врача с лестницы и скатиться следом.

Что такого могло произойти с тех пор, как они расстались вчера вечером, чтобы он впал в столь жалкое состояние? Что всему виной Жакс, она не сомневалась ни секунды. Может, спросить у Вэла? Нет, лучше не стоит. Не то чтобы она боялась его реакции; скорее, страшилась услышать правду.

Она принесла ему чай, Вэл повернулся и посмотрел на нее мутными, ужасными глазами, и она вдруг вспомнила, что сегодня хоронят Чарли Лезерса.

В «Красном льве» накануне тянули спички, чтобы решить, кто будет представлять на похоронах заведение, в котором Чарли провел немало малоприятных часов, отвлекая веселых бражников от их пива.

По логике вещей, напрашивалась кандидатура хозяина, однако он оказался не готов покинуть паб, и все решили, что его можно понять. Оставалось пятеро завсегдатаев, которые по разным причинам не разбежались после того, как поступило такое предложение. Один был в туалете, двое играли на билльярде и не слышали, о чем разговор. Еще один, актер на пенсии, болтал с барменшей Коллин, а у последнего, Гарри «Рыжика» Наттингса, с войны была железная нога, так что он просто не успел доковылять на ней до двери. Короткую спичку вытянул Гарри.

Он клятвенно обещал явиться в церковь Святого Мученика Фомы шатра в одиннадцать часов, минута в минуту, но не явился. За ланчем, взяв себе двойное виски и расплатившись деньгами, собранными на посещение похорон, он рассказал честной компании, что отстегнул ногу, как делал всегда, когда собирался немного вздремнуть после завтрака, а проснувшись, обнаружил, что она закатилась под кровать. К тому времени, как ему удалось выудить оттуда протез, катафалк уже добрался до церковных ворот, и он не захотел нарушать торжественность церемонии опозданием. «Да, аншлага точно не было», — заметил бывший актер.

То же самое подумала Луиза, стоя на почтительном расстоянии от семьи покойного и как можно дальше от границы жизни и смерти, то есть от края могилы. Она была не в черном, хотя в ее гардеробе черного хватало. Просто она решила, что траур выглядел бы неуместно, учитывая ее более чем далекие отношения с покойным.

Луиза пожалела, что пришла. Сейчас она чувствовала, что Хетти Лезерс позвала ее только из вежливости и, увидев миссис Форбс, удивилась не меньше, чем та, когда оказалась тут. К тому же Луиза волновалась за брата, которого оставила одного в неутешительном состоянии. В воротах кладбища она оглянулась и увидела, что Вэл по-прежнему торчит у окна, одинокий и покинутый, как узник, заточенный в высокую башню.

Близкие Лезерса держались стойко. Дочь поддерживала мать под локоть слева. Муж Полин, крепкий мужчина с коротко остриженными рыжими волосами, держал оборону с другой стороны. Не похоже было, что Хетти так уж нуждается в том, чтобы ее вели под руки. Все трое успешно скрывали свое горе.

Эвадна Плит стояла рядом. Лица ее было почти не видно из-за обширной, похожей на большую меренгу шляпы. Опустив глаза, как бы из уважения к покойному, она покосилась в сторону Луизы, и это вызвало у нее некоторое беспокойство. Ей виден был лишь профиль, но она отметила опущенный, как у трагической маски, угол рта. Еще, по мнению Эвадны, Луиза была чересчур накрашена. Она все время странно щурила глаза и часто моргала. Как будто чувствуя, что за ней наблюдают, Луиза перебросила шелковистую волну волос на грудь, таким образом почти закрыв лицо.

Теперь, когда жена Лайонела Лоуренса не могла ничего от него потребовать, он не нашел в себе сил исполнить долг служителя церкви по отношению к бывшему наемному работнику и с готовностью отказался от этой идеи. Преподобный Тео Лайтдаун, потрясенный, как и все остальные, случившимся с миссис Лоуренс, сразу понял, что муж не отойдет от одра болезни, и, так сказать, закрыл образовавшуюся брешь собственным телом.