проще будет выехать на дорогу. Ходили мы долго — куда дольше, чем требовалось, а все потому, что хотели дать и машине, и Рыжику время прийти в себя. Когда полуденное солнце уже начало опускаться, я набрался храбрости для новой попытки завести тягач. В первый раз я чересчур сильно нажал на педаль. Двигатель забулькал и заглох. Я убрал ногу. Попробовал снова: машина опять заклокотала — один раз, второй, а потом двигатель взревел в полную силу. Тогда я, одумавшись, переключился на нейтральную передачу на несколько минут, чтобы убедиться, что двигатель внезапно не заглохнет. И тут уже Старик по-настоящему улыбнулся.

Вот только, прежде чем отправляться в путь, надо было выпрямить прицеп, чтобы он не заваливался ни на ствол дерева, ни на «паккард», и вот где нам понадобилась помощь жирафов. Старик, прихватив несколько луковиц, вскарабкался по правой стороне вагончика и подозвал к себе жирафов. Когда они послушно приблизились, я окликнул Рыжика. Но с таким же успехом можно было взывать к грязи. Поэтому, поглядывая то на нее, то на Старика с жирафами, я ударил по газам, и прицеп начал потихоньку отъезжать и от «паккарда», коря-бая металлом по металлу, и от вырванного с корнем дерева, царапаясь железом о древесину, пока наконец не высвободился и не оказался всеми своими колесами на асфальте.

Старик ласково погладил жирафов, которые уже успели выпрямиться и вообще выглядели вполне довольными жизнью. Потом он слез на землю, чтобы осмотреть прицеп. Тот покрылся вмятинами и сколами, а сбоку теперь протянулась длинная царапина от удара дерева. Но в пути это не помешает.

— Нам пора ехать, сказал он, покосившись на Рыжика.

Не заглушая двигателя, я вышел из кабины. Девушка по-прежнему сидела на том же месте. Я убрал промокшие камеры с пленкой обратно в сумку, сверху положил пальто, оставленное в кабине, и подошел к ней. Взял за руку, вложил в ладонь ключи от «паккарда».

— Пора в путь. Жирафы не могут ждать, — сказал я так нежно, как только мог. — Если хочешь, попросим кого-нибудь отбуксировать «паккард» отсюда, но это позже. Сейчас ты должна поехать с нами.

Я помог ей подняться. Сжав в кулаке ключи от «паккарда», она последний раз взглянула на затопленный, помятый автомобиль, потом швырнула связку в открытое окно и забралась в кабину тягача.

Пока мы ехали по асфальтированной дороге, за окном мелькали ужасающие картины разрушения. Но стоило вернуться на шоссе, как они пропали. До магистрали потоп не добрался — ушел в сторону оврагов у закрытого участка дороги, на запад.

Рыжик сидела молча, глядя прямо перед собой. И только когда мы добрались до видавшего виды гостевого дворика, она сказала:

— Мистер Джонс, будьте так любезны, высадите меня на вокзале следующего крупного города.

И Старик согласился. В эту минуту его лицо приняло удивительно мягкое выражение — никогда прежде я не видел его таким.

Когда мы приехали на стоянку, солнце уже садилось. Должно быть, впечатление мы производили забавное — вымокшие насквозь, будто крысы, да еще с парочкой жирафов-путешественников. Никто из нас особо не жаждал завести новые знакомства, так что Старик решил, что лучше будет закрыть окошки пульмана, а уже потом подъехать к мескитовым деревьям в расчете на то, что жирафы не станут сопротивляться — слишком уж устали. Так и вышло.

На небольшой круглой площадке каких только транспортных средств не было: и мотоциклы, и трейлеры, и модные седаны, и грузовики дальнобойщиков. Большинство гостей уже устроилось на ночлег, повинуясь обстоятельствам. Нам встретилось только несколько семей оки, они расположились на краю участка, где припарковались мы сами, и тесно расселись вокруг костров. Их старые фордики были доверху забиты вещами.

Старик высадился у административного здания, чтобы отстегнуть хозяину еще несколько купюр за сухие полотенца и постельное белье. Когда он вернулся, нагруженный всем этим добром, я уже поставил прицеп за вереницей деревьев и забрался по стенке, чтобы открыть крышу для жирафов. Спрыгнув на землю, я взял постельное белье и стал искать Рыжика, чтобы отдать ей ее стопку.

Но ее не было.

Остаток вечера мы под покровом темноты обхаживали жирафов. Пришлось приложить немало усилий, чтобы открыть боковые дверцы, изрядно помятые стихией, — а закрывать их оказалось и того сложнее. Но общение с жирафами в промежутке между этими операциями того стоило. Особенно меня порадовала Красавица, лягнувшая Старика, когда тот попытался заменить окровавленные бинты у нее на ноге на свежие.

— Принеси мне луку, а? — проворчал он. — Поскорей бы уже этот денек закончился, боже правый.

А когда жирафы, по своему обыкновению, зачавкали жвачкой, мы решили, что оставим крышу поднятой на ночь. Старик пошел к управляющему переговорить о «паккарде», после чего мы должны были по очереди дежурить у прицепа, пока другой отсыпается в кабине. Я проводил Старика взглядом, и когда он проходил мимо первого костра, я узнал в людях, сидевших рядом, семейство оки с автостоянки «Вигвам», а еще заметил то, на что не обратил внимания мистер Джонс. В их компании, укутавшись в самодельное лоскутное одеяло, сидела Рыжик. Это самое одеяло ей выдала бабушка, теперь сидевшая по соседству, а одежду Рыжика вывесила сушиться на бельевую веревку. Я взял промокшую сумку с камерой и прочими принадлежностями, подаватил сложенное пальто и направился к костру.

Бабушка помахала мне.

— Паренек, как дела? Всё в порядке?

Я кивнул.

— Да, мэм.

Улыбнувшись, она оставила нас наедине. Я сел рядом с Рыжиком и положил к ее ногам сумку с камерой и пальто. Она не притронулась ни к тому ни к другому. Просто сидела и смотрела на огонь с бледным как мел лицом, точно ее опять донимала тошнота. Я диву давался, как меня самого не мутит после всего пережитого.

— Старик сейчас говорит с управляющим о «паккарде», — сообщил я. — Мы уедем еще до рассвета. Отвезем тебя, куда пожелаешь.

Она снова промолчала, а я стал отчаянно искать слова. Мне хотелось произнести то, чего не мог сказать ни Старик, ни я сам. Поблагодарить ее за то, что пожертвовала «паккардом» ради спасения жирафов и нас самих. Извиниться за то, что из-за нас она потеряла все свои пленки и надежду на исполнение заветной мечты.

Но вместо этого с губ моих сорвался вопрос, ответ на который сильнее всего хотелось узнать дурной юной голове.

— Зачем ты это сделала?! — выпалил я.

После всего риска, на который ей пришлось пойти, чтобы сюда добраться, после всей лжи, после высмеянных ею традиций, после нарушенных законов, после дерзкого побега от мужа.

Она метнула