— Как ты можешь такое спрашивать?

На этот раз мне хватило ума прикусить язык.

Рыжик вздохнула и снова поглядела на жирафов.

— Можно мне с ними повидаться?

Старик уже вовсю храпел в кабине, но даже будь это не так, меня б это не остановило. Я поднялся, и Рыжик следом за мной, потуже замотавшись в одеяло. Когда мы подошли к прицепу и пришло время карабкаться по стенке, она избавилась от одеяла и осталась в одном нижнем белье. Его я тоже увидел впервые в жизни — как и женские брюки. Я и матушки-то в лифчике, поддерживающем ее пышный бюст, ни разу не видел, а уж в трусах — тем более. И теперь, глядя на Рыжика, нисколько не переживавшую о своем внешнем виде, я прикладывал все усилия, чтобы не притянуть ее к себе — не столько из-за того, что я вдруг увидел, но из-за острого желания к ней прикоснуться. Такое со мной тоже было впервые.

Я снова помог ей взобраться наверх, прихватив с собой полотенце, чтобы ей было помягче сидеть, Красавица тут же подошла поближе и бесцеремонно обнюхала ее белье, а вот Дикарь был куда обходительнее: нежно и мягко поприветствовал ее, принюхался к волосам.

А следующий миг на долгие годы отпечатался в моей памяти, отозвавшись внутри чувством, которое уже не переменится никогда. Рыжик склонилась к ним обоим. Непослушные кудри упали ей на лицо, а жирафы поспешили попробовать их на вкус, но она не сопротивлялась, будто наслаждаясь каждым их движением. Казалось, она хочет поблагодарить их за что-то и… попрощаться.

Я ощутил это до того остро, что не выдержал и сказал вслух:

— Еще увидимся завтра. Мы же не прощаемся.

Рыжик ничего не ответила. Она еще раз потянулась к жирафам, погладила их, слезла, укуталась в одеяло и направилась к костру оки. Бабушка села рядом и протянула ей оловянную кружку с чем-то. Рыжик начала ей что-то рассказывать. Слов я не разобрал — слишком уж далеко они были, — но и без того догадался, о чем идет разговор. Я смотрел, как она рассказывает бабушке про сегодняшний день, то и дело кивая на прицеп. Вскоре к ним присоединилась мать с ребенком на руках. Рыжик закашлялась, потом взяла бабушку за руку и положила ее ладонь себе на сердце, как когда-то мою. Чуть погодя бабушка опустила руку ей на живот. Рыжик бросила быстрый взгляд на ребенка.

Тут-то я и осознал, что Старик оказался прав в своих подозрениях.

И, кажется, она тоже обо всем догадалась.

13

Через Нью-Мексико

По плану мы должны были сняться с места еще до рассвета, чтобы избежать встречи с другими гостями стоянки, а потом сделать останову и обиходить жирафов. Но когда все уже было готово к отъезду, Рыжик точно сквозь землю провалилась.

— Не могу ее найти, — подбежав к прицепу, прошептал я, чтобы не разбудить остальных постояльцев. — Бабушка из семейства оки сказала, что Августа исчезла сразу же, как высохла одежда. Но сумку с камерой брать не стала. Даже не знаю, где теперь ее искать.

— Может, она передумала с нами ехать или решила дождаться «паккарда», — ответил Старик — тоже шепотом — и уселся на пассажирское кресло. — А может, нашла себе других помощников. Нечего ее в этом винить, правда же? Наверное, она не хочет, чтобы ее обнаружили. И лучше всего просто оставить ее в покое. — Он кивнул на прицеп. — Опусти крышу.

— Но мы не можем просто взять и уехать!

Старик высунул локоть в открытое окно, тяжело вздохнул и посмотрел на меня.

— Я знаю одно, малец: ее тут нет, а нам пора ехать. Мы должны думать о красавцах.

И я тихо опустил крышу. Во мраке жирафов едва было видно. Потом я слез на землю, в последний раз окинул взглядом парковку, уселся за руль, и мы медленно двинулись в путь. Я то и дело оглядывался, пока стоянка не исчезла из виду. Мне не хотелось верить, что это и есть конец. Меня не покидало чувство, что здесь что-то не так, будто вчерашний день все никак не завершится, пускай в небе уже и забрезжила новая заря. Но одно я знал наверняка: как бы я ни всматривался в зеркало заднего вида, в нем уже никогда не появится зеленый «паккард».

На рассвете прямо посреди шоссе на нашем пути встретились три оврага — те самые, о которых предупреждал патрульный. Все три мы преодолели на первой скорости, причем мусора сюда вода принесла куда больше, чем на папину ферму. Рабочие уже расчистили дорожные полосы, но в выбоинах еще оставалась вода. Поэтому, пускай эта дорога и была асфальтированной, нервы мои были на пределе, пока мы преодолевали этот участок. У каждого оврага прицеп начинало трясти, а мне приходилось его выравнивать. Последний участок оказался самым сложным. Жирафов, не рискнувших высунуться наружу, бросало от одной стенки к другой, а искореженный пульман дрожал как банный лист.

— Может, нам остановку сделать? — спросил я Старика.

Он покачал головой:

— Нет уж, едем до конца.

Мы пересекли границу штата и наконец покинули пределы Техаса. Всего какая-нибудь миля — и мы уже ехали посреди невысоких, поросших кустарником холмов Нью-Мексико, штата, который, казалось, мечтал быть настоящей пустыней, но был еще к этому не готов. Солнце почти достигло зенита. Пришла пора подыскать местечко для остановки, чтобы осмотреть жирафов. Но я следил за дорогой только вполглаза, потому что все мысли мои занимала Рыжик. И наводнение. И ферма. Кажется, Старик разделял мое настроение, потому что в какой-то момент он поднял на меня взгляд и сказал:

— По-моему, мне уже пора услышать историю о том, что произошло на ферме твоего отца.

Я скользнул взглядом по юкке коротколистной, тянущей свои ветви к небесам. Переживания вновь поглотили меня, вот только на этот раз наводнение уже не придет мне на помощь.

Еще с самого побега к Казу я продумывал убедительную ложь, потому что боялся, что прошлое все равно меня настигнет, куда бы я ни бежал. Вот только после наводнения мне как никогда прежде хотелось остаться с жирафами, благополучно доставить их в Калифорнию — этого я желал даже больше, чем самому оказаться там. И я не знал, что поможет мне удержаться в водительском кресле: правда или ложь. Нельзя вечно влачить на своих плечах тяжкий груз; однажды придется его сбросить, особенно если тебе всего восемнадцать.