— И за это время полгорода успело побывать на передовой, — Дубельт не верил в эту ниточку. — Тем более, идея использовать ваши «Ласточки» настолько напрашивается… Я бы на месте агента оставил несколько сообщений на случай того или иного варианта развития ситуации, а потом подсветил бы нужный.

— То есть мы ничего не узнали? — внутри меня все тоже начало затухать.

— Мы узнали еще немного о том, как действует наш враг. Однажды этого хватит, чтобы поймать его. А пока… Пойду я, что ли, выпью за то, что днем вам несмотря ни на что хватило сил довести дело до конца. Не хотите составить кампанию?

Я покачал головой.

Поболтать с Дубельтом было бы интересно, даже в таком грустном состоянии. Вот только я еще не все закончил… Извинившись, я вернулся в госпиталь и уже без спешки проведал своих раненых. Потом дошел до мастерских — как и ожидалось, Руднев был тут. На позиции его сменил штабс-капитан Григорьев, а сам каперанг ходил вокруг побитых и собранных для ремонта платформ, гладил их рукой и набрасывал на завтра план восстановления.

— Невероятная вещь, — Руднев услышал мои шаги и медленно повернулся. — Только лошадей жалко, надо предусмотреть защиту и… Корпус почти в труху разнесло вибрацией.

— Сделаем полностью стальной, — пообещал я. — Мне тут рассказывали, что в городе есть почти готовый завод пароходов… Кажется, пора воспользоваться его возможностями.

— Кто же нас туда пустит, — усмехнулся Руднев, но тут же оборвал себя. — Хотя вас, может, даже и князь Меншиков послушает. Он в этом плане похож на своего сиятельного предка, умеет доверять достойным людям.

Я не успел ничего ответить, потому что в соседнем зале что-то громыхнуло. Словно снаряд взорвался… Мы с капитаном переглянулись и, одновременно потянувшись к саблям, аккуратно двинулись к дверям. Я по пути захватил одну из почти разобранных во время переделки ракет. Если что, запущу ее с земли, как когда-то во время первого знакомства с отрядом Лесовского.

— Получилось… — из второго зала доносился чей-то хриплый шепот.

— Жалко, первая машина взорвалась, ее тоже можно было использовать…

— Можно не говорить, что мы сразу две сделали…

— А ну, не двигаться! — Руднев ворвался в мастерскую.

Я на мгновение задержался, уже догадавшись, с кем мы на самом деле столкнулись.

— Кажется, это свои, — я зашел следом, застав довольно странную картину.

Растерянный капитан и двое чумазых инженеров, присевших за стальной плитой. Хорошо, что хоть подумали о технике безопасности, раз собрались заниматься делами в нерабочее время. Я продолжил изучать комнату. Перед парочкой подрывников стоял разорванный паровой котел с раскуроченными и выгнутыми наружу малыми трубами, а рядом… Пыхтел еще один: резко, мощно.

— И что вы сделали? — Руднев тоже подошел к котлам, по пути потрогав стальной лист, за которым прятались наши инженеры. Я тут же вспомнил, как вчера капитан ругался, что одного из тех, что были заготовлены для артиллерийских платформ, не хватает… И вот кто, как оказалось, у нас занимается хищениями.

— Мы видели, как вы стреляли в эти листы, — принялся объяснять более молодой и горячий Генрих Антонович. — Решили, что с таким можно будет вывести котлы на предел мощности и проверить, рванет или нет. Рвануло…

— А почему котлов два? — я не выдержал и включился в разговор.

— А это мы решили доработать вашу идею, — пояснил Михаил Михайлович Достоевский. И ведь ему уже почти тридцать, а по факту ничем от своего коллеги не отличается. Молодой, горячий.

— Какую идею?

— Про малые трубки. Сначала мы собрали их двенадцать штук, а потом подумали… Если стенки у них все равно шире, чем у толстых, то почему бы не попробовать наподдать жару? И собрали сразу еще один котел на двадцать четыре трубы. Давление в каждый подается одно и то же, но держат они его совсем по-разному.

Дальше пошли детали. Эти двое привезли с собой какую-то трубку Бурдона — я видел раньше эту штуку, похожую на вопросительный знак, но не знал, что с ее помощью можно мерить давление. Как оказалось, можно. Генрих поместил ее в корпус и теперь гордо показывал, что им удалось выжать почти десять атмосфер.

— Этот малыш-ш-ш-ш… — Михаил Михайлович хлопнул по горяченному кожуху котла и зашипел на обожженную руку, — Он уже сейчас выдаст тридцать лошадей, а если мы придумаем, как поднять температуру пара… И еще эти ваши дополнительные цилиндры поставим, то и еще больше!

— Да, теперь на них точно мощности хватит!

Инженеры продолжали болтать, а мы с Рудневым переглянулись. В отличие от этих двоих мы лучше понимали, что означает создание паровой машины размером с овощной ящик с более-менее приличной мощностью. Взять паровые гиганты, что сейчас ходят по морям. У каких-нибудь «Шарлемана» и «Монтенбло» котлы были всего на 130 и 140 лошадиных сил. У лучшего винтового линкора «Наполеон» — 960 лошадей, а у флагмана английского флота «Дюка Веллингтона», который сейчас гуляет на Балтике, только 760.

Именно «только»… Потому что это огромные машины, которые весят десятки и сотни тонн. А у нас…

— Кстати, а вы знаете, что означает лошадиная сила? — почему-то захотелось растянуть этот момент. После всех неудач с неуловимым агентом так приятно было увидеть, что мои планы работают.

— Ее Джеймс Уатт придумал, — Руднев ответил вместо растерявшихся от смены темы инженеров. — Ему нужно было продать свою паровую машину владельцам шахт, которые в то время использовали как раз лошадей, чтобы поднимать из-под земли грузы.

— Тогда все грузы поднимали в бочках, баррелях, — продолжил Михаил. — И такую вот бочку обычно тянули две лошади. Соответственно, 180 килограммов на лошадь со скоростью 2 морские мили, то есть 3,6 километра в час.

Старший Достоевский, зная о моей любви к метрической системе, постарался привести к ней все значения. Только легче от этого не стало.

— Или, если округлить, — добавил Генрих, — получается груз массой 75 килограммов со скоростью 1 метр в секунду.

— Хватит, — остановив эту парочку, я подошел к котлу и ходящему справа от него цилиндру.

По планам нам надо будет добавить еще несколько, но мне бы хотелось в итоге не увеличить размер машины, а уменьшить. А что, если…

— А мы сможем добавить заслонку?