Мелани взглянула на него.

— Идите, — сказал он.

Закрыв за ней дверь, в которой торчал ключ, он услышал удаляющийся стук ее высоких каблуков.

Одеяло на занятой кровати равномерно поднималось и опускалось. Женщина спала. Он выключил свет; лунный свет неспешно вернулся в комнату, Зуттер мог различать любую деталь. Дыхание женщины было все таким же спокойным. К боли в колене добавился сильнейший позыв на мочеиспускание. Зуттер выглянул в окно с незакрытыми шторами. Все вокруг было залито призрачным светом. На дорожке, ведущей к озеру, не было никого. Но расставленные на одинаковом расстоянии друг от друга скамейки, казалось, ждали ночного гостя. Основание полуострова окутывала непроглядная тьма, в то время как хвойные деревья на гребне зубьями вершин врезались в кристально ясное небо.

Мимо ближайшей к нему кровати Зуттер прокрался к туалетной двери. Она заскрипела, как обычно. Он оставил ее открытой, чтобы запомнить расположение ванны, раковины, биде и унитаза. Потом закрыл и очутился в полной темноте.

Ну, сейчас мы тут поднимем шум.

Но под давлением мочи нижняя часть живота словно окостенела. Зуттер нащупал кран над раковиной, тихо заструилась вода.

Ему припомнилось, как однажды не менее четверти часа стоял он, весь в поту, дрожа от слабости, рядом с кроватью, прижав холодное горлышко липкого мочеприемника к своему члену. Из открытого крана лилась вода. Зуттер не повернул голову в сторону сестры, которая вошла как раз в тот момент, когда он был уже почти у цели. «Спасибо, но своим приходом вы помешали мне сделать то, что вас так интересует». И только когда ему совсем уже расхотелось, когда он забыл даже о том, что принял мочегонное, что-то в нем встрепенулось и полилось, не зная удержу. Это было после анестезии, он был просто обязан очищать организм. Сейчас ему надо только снять напряжение. А он не может. Держись, Зуттер.

Еще одна сцена, внезапно пришедшая в голову. В тот день тебе исполнилось девятнадцать. Если бы не день рождения, тебе не удалось бы заманить ее в свою каморку. Послушать музыку, тогда еще были долгоиграющие пластинки. Флейта с оркестром, в исполнении Жоне. Ее звали Анна-Мария, она говорила по-французски и училась в консерватории по классу флейты. Вы уже год как были знакомы, как обычно обнимались, тискались, но дальше этого дело не шло. Да ты и не представлял себе, как это могло произойти. Но вот она лежит на твоей кровати, ее последний поезд отходит в 11.48, остаться на ночь она не может ни в коем случае, и когда ты оказался на ней, было уже 10.50. Ты сжимаешь в руке и задираешь вверх ее фиолетовое вязаное платье, она тянет его вниз, наконец, оно ничего уже не скрывает. Но когда на ней уже и трусиков не было, когда она лежала нагая, как в твоих мечтах, ты уже все сделал. В брюки, которые не успел снять. Еще одно-два лишних движения — и она бы натянула на себя платье и села, остывшая и вконец расстроенная. Вот он, момент истины. То, что ты вынул из ширинки, уже отнюдь не напрягалось как следует. И снова начало дергаться, едва коснувшись ее нежного лона. И вновь изошло, так и не успев нигде побывать. А Анна-Мария уже закрыла глаза и начала постанывать. «Подожди минуточку, — сказал ты, — я тоже хочу раздеться».

Поняла ли она, почему ты стремглав бросился в туалет? Ты стоял там и старался не смотреть на унитаз. Перед твоими глазами была Анна-Мария, она лежала, обнаженная, на твоей постели и ждала тебя. Вот уже несколько месяцев мечтал ты об этом мгновении. Твой валет безжалостно вгрызался в лоно воображаемой Анны-Марии. Одну за другой менял ты в мечтах партнерш — и с каждой получалось как надо. Тогда ты напросился к фройляйн Хёггер. Она работала продавщицей в магазине электротоваров, вы были едва знакомы, здоровались при встречах в магазине, к тому же она казалась такой опытной. Но от ее опыта ничего не осталось, когда ты раздвинул ее крепко сжатые под юбкой ноги. Она ничего не умела, впрочем, как и ты.

Тебя ждала обнаженная Анна-Мария, а ты даже не решался о ней думать. Вдоволь намечтавшись о фройляйн Хёггер, ты, наконец, с наполовину затвердевшим в руке валетом бегом вернулся в свою каморку. Но становится еще тверже ему уже не было нужды. Анна-Мария сидела одетая на краю софы. Занятый своим предметом ты даже не подумал о том, чтобы раздеться. К счастью. Как бы ты тогда выглядел. Анна-Мария обняла тебя. Она как раз успевала на свой поезд. Она сказала, что очень, очень любит тебя и еще больше уважает. Ты вздохнул с облегчением. Безмерное разочарование пришло утром.

После этого случая ваша любовь еще продолжалась некоторое время под видом «дружбы». Дружба между мужчиной и женщиной — штука редкостная, чувственность ей только во вред. Но и дружба скоро кончилась. Анна-Мария начала учиться у Жоне, поменяла имя на Мария-Анна, но карьеры так и не сделала. До тебя доходили слухи, что она вроде бы оказалась лесбиянкой. Слабое утешение, хотя ты в нем больше не нуждался.

С тех пор прошло сорок лет. И вот Зуттер снова стоит над унитазом, в темноте, спиной к комнате, в которой они с Руфью без всяких проблем любили друг друга. И собирается вернуться в комнату. Только вот для чего? Чтобы по крайней мере представиться даме, лежавшей в постели Руфи. О, господи, никак не могу помочиться.

«Без всяких проблем»… Словно услышав эти лживые слова, его краник вздрогнул и изъявил готовность открыться. Но ушибленное колено болело так, что Зуттер ни секунды больше не мог стоять на ногах. Он расстегнул ремень, повернулся и задом нащупал унитаз. Это колено виновато, только и всего, сказал он про себя. Полусидя, прислонившись к стене и уцепившись за водопроводную трубу, он тихонько, почти неслышно помочился.

Тем лучше. Будем считать, что туалет мне не был нужен. Я зашел туда только для того, чтобы дать возможность женщине в моей кровати столь же неслышно убраться из комнаты. Я подал ей сигнал тем, что сразу удалился в туалет и тактично задержался в нем.

Он не стал дергать за рычажок смыва. Пусть думает, что я только вымыл руки. Теперь и свет можно включить. Лицо в зеркале — глаза бы не смотрели. На коленке дыра треугольником. Ладно. Если там еще кто-то остался, кому надо показаться, пусть увидит пострадавшего. Человека, которому в этот день досталось, как никогда в жизни. Он вытер руки и почувствовал, что у него мокрые трусы. Должно быть, сидя по-женски, он не спустил их как следует. Этот день тебе еще надо пережить, Зуттер.

Он открыл дверь, прошел сквозь лунный свет и аромат роз и включил свет в комнате.

Когда прошло ослепление, он увидел, что женщина лежит нагишом на спине, с закрытыми глазами. Она скрестила ноги, скрыв срамное место. Зато бросались в глаза груди и широкие бледные губы, которые она слегка растянула в улыбке, как при игре в жмурки.

— Ялу, — проговорил он.

— Ну вот, ты меня увидел, — сказала она высоким певучим голосом, — а теперь выключи свет.

Зуттер повиновался, и когда в темноте снова обозначился лунный свет, он увидел, что Ялука лежит на животе. Она подняла руку к голове и словно шлейфом прикрыла спину своими длинными волосами, которые доходили ей до бедер, до того места, откуда начинались по-детски упругие ягодицы. Между ними виднелся клок темных волос, обрамляющих запретный плод.