— Входите, господин Зуттер, — пригласил Каханнес и отступил в сторону; Зуттер, таким образом, последовал приглашению еще до того, как решил, принимать его или нет.

Он быстро прошел мимо зеркала и остановился в просторной, освещенной светом лампы и лишенной каких-либо украшений комнате. За столом сидела молодая женщина с необычайно светлой кожей лица и шаровидными глазами, такими же черными, как и разделенные посередине пробором волосы. Она улыбнулась Зуттеру, прижимая одной рукой к себе какой-то сверток. Из-под пелерины, которую она глубже натянула на грудь, слышалось смачное чмоканье.

— Это Шейла, а это господин Гигакс, — представил их друг другу Каханнес.

Он выдвинул из-под стола табуретку, но она оказалась уже занятой. На ней лежала кошка, кошка Руфи. Наполовину вытянувшись, она лежала на маленьком сиденье, закрыв темной передней лапой белое пятно на мордочке; остальные лапы были в белых «сапожках», белым было и жабо на блестящей черной шерстке.

— Как к вам попала эта кошка? — спросил Зуттер.

— Забрела год тому назад, — ответил Каханнес, — а так как она выглядела ухоженной, мы решили, что скоро отыщем хозяина. Но нам так и не удалось его найти, кошка прижилась, и мы оставили ее у себя.

— Мне показалось, что это наша, но свою я отнес в приют для животных, прибежать за мной она просто не могла. Я сяду на другой стул. Как ее зовут?

— У нее нет имени, — сказал Каханнес, — мы зовем ее gat.

— То есть «кошка».

На аспидной столешнице лежала портняжная работа, приготовленные куски шелка, ножницы и прочие швейные принадлежности. Каханнес возился на кухне, и Зуттер остался наедине с молодой женщиной. Улыбка сошла с ее лица, но оно не выражало смущения, даже когда у ее груди слышалось громкое чмоканье.

Зуттер разглядывал старческие пятна на своих руках, которые он положил на стол. Руки дрожали, после завтрака в «Белом кресте» у него маковой росинки во рту не было. Рыбак выставил на стол сушеное мясо, копченую ветчину, соленые огурцы, перец и соль, положил масло и хлеб, принес салат с орехами. Каханнес уже поужинал, но вельтлинское пил наравне с Зуттером. Жена его не притронулась ни к чему. Она все еще держала на руках уснувшего ребенка, слегка покачивая его.

Немногословный разговор велся на нескольких языках. Казалось, для каждой конкретной ситуации у них есть отдельный язык. Ребенку женщина шептала что-то на своем родном языке, а так как между собой чета разговаривала то на хинди, то на ладинском варианте ретороманского, то Зуттер многого из того, что говорилось, не понимал.

Он узнал, что Каханнес происходил из семьи местных старожилов, которые более ста лет поставляли в рестораны Санкт-Морица и Понтрезины свежую рыбу. Там же, с наступлением зимнего сезона, они работали в сфере обслуживания, а заодно вели небольшое сельское хозяйство. Иностранный туризм принес горным жителям контакты с другими культурами. Каханнес уже в юности интересовался Индией, в особенности джайнизмом, древней религией. В шестидесятые годы, получив специальность механика, он добрался до Индии, жил там в деревне, нашел себе учителя. Позже с коллегой из Фленсбурга, с которым он познакомился в той же деревне, Каханнес предпринимал дальние поездки в Переднюю Азию. Они так поделили между собой работу, что, когда один уезжал, другой всегда оставался на месте. Когда коллега нашел себе в Афганистане жену и осел там, Каханнес летом помогал отцу ловить рыбу, а зимой зарабатывал деньги тем, что учил туристов в Санкт-Морице кататься на лыжах.

Но когда ему исполнилось уже почти пятьдесят, рассказывал Каханнес, его снова потянуло в Индию, и на этот раз он провел там целых три года. Из-за бороды его принимали за старика и интересовались, как поживают его внуки в Швеции. И тогда он решил взять в жены молодую женщину.

Хотя он рассказывал свою историю на немецком, каким пользуются в кантоне Граубюнден, Шейла в этом месте со смехом подняла голову и протянула малыша мужу. Шейла, сказал Каханнес, приходится правнучкой его тем временем скончавшемуся учителю, теперь она, как может видеть гость, сама превратилась в учителя мужа. Рядом с такой молодой женой он и сам казался жителям деревни молодым. Но Шейле хотелось посмотреть на мир. Поэтому, прежде чем пожениться, они побывали в Китае, Японии и Америке, где находили какую-нибудь работу. Но когда появился первый ребенок, они осели в Энгадине, «пока окончательно». Теперь, после смерти отца, он снова ловит рыбу и сдает напрокат лодки, а Шейла тем временем за его спиной выучила ретороманский. Здесь они и вступили в законный брак. Кстати, он познакомился с Шейлой, когда та была еще ребенком, и уже тогда она начала им командовать. Первый ребенок, мальчик, умер. Второго им долго пришлось ждать, но наконец-то у них появилась эта крохотная Руфь. Нет, имя выбрано не случайно. Они часто встречались с госпожой Ронер в Сильсе и подружились с ней. Руфь была личность, она хорошо знала культуру джайнизма. Она часто сидела за этим столом, ему и его жене ее очень недостает. Поэтому они и дали ребенку ее имя. Она хотела стать его крестной матерью.

Зуттер, которому казалось, что все это ему снится, пил стакан за стаканом. Правда, Каханнес наливал ему понемногу. Когда он бывал с Руфью в Сильсе, она в одиночку совершала после обеда длительные прогулки, даже в ненастную погоду, пока он оставался в пансионате и читал. Только сейчас он обратил внимание на то, что она ничего не рассказывала ему о своих прогулках, так как он всегда спрашивал о них только мимоходом. А эти люди дали ей возможность почувствовать себя у них как дома.

Зуттер выпил слишком много. Ему вспомнился Хельмут, беглец из ГДР, который так плохо знал свою жену, что ей пришлось найти в себе силы с помощью топора избавиться от него, от его невыносимой, не заслуженной его близкими непонятливости, а заодно избавить его и от самого себя.

Он попросил рассказать, как умерла фройляйн Баццелль.

Ее, уже почти восьмидесятилетнюю, сбил, когда она возвращалась из магазина в деревню, молодой автомобилист, местный парень. Он говорил по мобильнику, когда совершал обгон, и не справился с управлением. Как раз перед этим снова выпал снег. Через три дня она скончалась, не приходя в сознание. Были пышные похороны, выступал даже один немецкий профессор, который регулярно отдыхал в пансионате. После ее смерти пансионат пришлось закрыть. Старый дом уже не мог предложить того комфорта, которого требовали нынешние клиенты. Ее наследник, работавший на химическом предприятии в Базеле, поспешно продал дом одной международной консультативной фирме, которая хочет сделать из него учебный центр.

— А где вы остановились в этом году, господин Гигакс?

— Я ничего не знал о случившемся и положился на прошлогоднюю договоренность. Но когда прибыл в старый пансионат и поднялся к администраторше, новое руководство пообещало найти решение. Пока что я убиваю время до вечера.

Каханнес сказал несколько слов на хинди своей жене, но та ничего не ответила. Сидела и смотрела прямо перед собой.

— Скоро одиннадцать, — сказал Зуттер, — самое время узнать, как решился вопрос с моим жильем. Завтра мне рано вставать, я и так задержался у вас, но ваше гостеприимство и беседа много для меня значат.