вы были очарованы зеленым небом надвигающегося шторма, но знали, что как только он ударит вас, ничего не останется.

У него было то, что я хотел.

Я была у Оскара… и тогда он был мертв.

Я хотела отбросить мысль о том, что Нико сделал то, о чем я начала думать, или, скорее, почему он это сделал, потому что от одной этой мысли у меня в груди загорелся огонь, подозрительно похожий на надежду.

Без надежды, терять нечего.

С этим мы не что иное, как домино, ожидающие падения.

И все же, по мере того как его присутствие наполняло этот кабинет, эта растопка питалась его теплой бравадой и все росла и росла.

— Хорошо осмотрела клуб?

Я крепче сжала телефон, словно он мог пригвоздить меня к полу.

— Довольно таки.

Я обернулась и увидела, что он прислонился к углу стола, не сводя с меня пронзительного взгляда.

— Не думаю, что я фанат того, что ты разговариваешь с каким-то Эскобаром наедине.

Судя по его тону, это явное преуменьшение.

— Но я могу разговаривать с тобой? — я приподняла бровь, намекая на то, что он не сильно отличается от других людей в том, что касается этики.

— Не можешь. — его глаза потемнели. — Будешь.

Я хотела спросить его: если я не сделаю этого, ты заставишь меня? Но слова застряли в горле. В этом кабинете не было ничего игривого — только порох и пламя. Одно неверное движение — и оно взорвется.

Я не могла дышать, пока угроза не погасила весь оставшийся кислород. Мы только смотрели друг на друга, оба узнавая отчетливую тоску, висящую в воздухе, как Монет на стене, но ни один не обращался к ней.

Нервы стучали в моих венах холодным шепотом.

Я хотела быть лучшим, что у него когда-либо было. Чтобы он горел так же сильно, как и я. Я хотела, чтобы он желал только меня, с невыносимой болью. Однако я не верила, что когда-нибудь смогу сравниться с более опытными женщинами, с которыми он был. И я всегда была немного перфекционисткой — если я не могла сделать это безупречно, я не решалась делать это вообще.

— Вы с Оскаром были друзьями? — эти слова с трудом можно было расслышать в напряженной атмосфере.

Гримаса вспыхнула в его глазах, когда он оттолкнулся от стола.

— Нет.

— Ты с ним работал?

Он схватил ключи от машины со стола и повел плечами, будто даже разговор об Оскаре взволновал его.

— Нет.

— Даже не…?

— Я нихуя не знал этого мужчину, Елена, — отрезал он.

Мои брови нахмурились в неудачной попытке притвориться, что я была ошарашена. Но на самом деле теплый мед наполнил мое сердце, растекаясь по сосудам и венам.

У него было то, что я хотел.

И теперь я знала, что это была я.

НИКО

Dirty Diana — Snaman’s Harvest просачивалась сквозь динамики автомобиля, сливаясь с накапливающимся напряжением, скатывающимся с меня. Если можно было хоть на одну чертову минуту выбросить из головы девушку рядом со мной, эта песня о шлюхе по имени Диана все разрушила бы.

Мое самообладание было натянуто до предела. Я слышал, как волокна лопаются одно за другим, пока не повисли на ниточке, от чего я крепче сжал руль.

Я заслужил гребаную награду за это.

Потому что ничто физическое не удерживало меня от того, чтобы отпустить. От того, чтобы просунуть руку между ее бедер и вонзить в нее два пальца. От того, чтобы трахать ее ими и позволять ей двигать бедрами по моей ладони, пока она не кончит. Я так сильно этого хотел, что чувствовал ее запах, вкус. Мой рот наполнился слюной, глубокая волна сжалась в моем животе и обожгла нисходящую спираль.

В порыве похоти и гнева я выключил радио.

Нахуй Диану.

И каждого мудака, который трахается прямо сейчас.

Тяжелое напряжение и тихий шелест ткани, когда Елена скрестила ноги, заполнили машину. Нервный жест обнажил еще больше ее загорелых, гладких бедер, и мое сердцебиение запульсировало в члене.

На моих губах появилась гримаса, и я вытер ее ладонью. Теперь я знал, что скрывается под этим платьем. Мысленный образ был выжжен в моем чертовом мозгу. Мало того, что у нее было самое горячее маленькое тело, которое я когда-либо видел, ещё были те темные глаза, мягкие и невинные, которые пронзили дыру в моей груди. Она просто сидела на островке, словно позволяла мне делать с ней все, что я захочу. Покорно. Послушно. Чтоб меня.

Она вытерла руки о платье, оттягивая его вниз, и темная часть меня сошла с ума от мысли, что я выбиваю ее из колеи. Око за око и все такое.

Я мог заставить ее делать все, что захочу.

Мог бы взять все это.

Я даже знал, что ей это понравится.

Но что-то тайное и глубоко укоренившееся удерживало меня. Что-то, что вызывало желание закурить каждый раз, когда я думал об этом.

Я должен был знать, что не являюсь заменой какой-то потерянной любви. Я должен э знать, что она не притворялась, словно я кто-то другой. Она должна знать, что это то, чего она хочет, а не из-за какой-то послушной черты характера или чувства долга.

Когда я увидел, что она разговаривает с Себастьяном Пересом, на долю секунды я подумал, что она впустила его, что он был ответственен за кольцо на ее пальце. Язвительность жгла мне горло, а во рту был кислый привкус. Она была моей. И я убью любого, кто скажет мне обратное.

Она оставалась со мной до свадьбы, потому что я не мог смириться с мыслью, что Сальваторе попытается удержать ее от меня. От этой мысли у меня в груди заболело что-то чужое и пустое, и черт меня побери, если я буду сидеть две недели, ощущая это.

Тем не менее я был рад, что не застрелил Себастьяна.

Мне нравилось, как он вел дела.

Как только мы въехали на подъездную дорожку, я выключил зажигание и вышел из машины. Если бы мне пришлось сидеть там с ней еще одну миллисекунду, я бы сломался.

Она последовала за мной к задней двери, и я не мог не упустить каждое ее движение. Ее каблук, должно быть, застрял на подъездной дорожке, потому что она начала падать. Я сделал шаг назад, протягивая руку и поддерживая ее, но был не готов к тому, что она упадет в меня.

Я стиснул зубы от удара. Все ее тело прижималось к моему боку, от груди до