Она так давно не видела своего друга, что боялась не узнать, и от волнения у нее пересохло во рту. Как-то он ее встретит? Будет ли к ней суров, упрекнет ли в том, как она его разочаровала? Заговорит ли с ней тепло, как когда-то, или же будет робеть (что ее всегда удручало)?

Ветер донес с Блэкуотера соленый запах; в высокой траве виднелись шляпки грибов, жемчужные, как устричные раковины. Уилл подкрался к ней неслышно, точно расшалившийся мальчишка, легонько тронул за руку выше локтя: «Право же, не стоило так наряжаться ради меня». Размеренный ритм, протяжные гласные — все это было так знакомо, так мило, что Кора позабыла страх и расправила полы пальто в реверансе.

Они с улыбкой разглядывали друг друга. Уилл был без воротничка и, как истинный сельский житель, не обращающий внимания на то, какое нынче время года, без пальто. Он закатал рукава, словно весь день работал, и расстегнул на горле пуговицы рубашки. Волосы его с тех пор, как Кора видела его в последний раз, отросли, выгорели и в свете заходящего солнца казались янтарными. На щеке все так же виднелся шрам в форме овечьего копыта, а глаза покраснели, как будто он тер их, читая вечернюю газету. «У него бессонница», — с пугающей нежностью подумала Кора.

Под его взглядом она почувствовала, как сильно подурнела: лицо приобрело землистый оттенок, оттого что она почти все лето просидела взаперти, а волосы на макушке торчали в разные стороны. Если она когда и смотрела в зеркало, то лишь для того, чтобы с полным равнодушием отметить тонкие морщинки в уголках глаз и складку между бровей. Все это Кора сейчас остро припомнила, и ее охватило облегчение. Невозможно было поверить в то минутное помрачение, что летом послужило причиной их разлуки, — ни один мужчина на свете теперь не взглянул бы на нее с вожделением. Эта мысль показалась ей такой нелепой, что она рассмеялась, и ее смех обрадовал Уилла, потому что вычеркнул прошедшие недели и вернул его в ту теплую комнату, где она когда-то впервые протянула ему руку.

— Что ж, миссис Сиборн, пойдемте, — сказал он. — Мне столько нужно вам рассказать.

Кора мгновенно почувствовала себя свободно и раскованно, она больше не боялась и не стыдилась. Они шагали быстро, нога в ногу, прочь из деревни и от реки. Прошли мимо церкви Всех Святых и не отвели глаза, поскольку не видели в вечерней прогулке ничего предосудительного.

У обоих накопилось столько забавных и печальных историй, столько небылиц и смутных предположений, что битый час они болтали без умолку. Они словно заново открывали друг друга, с удовольствием подмечали знакомые жесты, излюбленные словечки, склонность умалчивать или преувеличивать, и если один вдруг отклонялся от темы, другой тут же следовал за ним. Они наслаждались общением друг с другом, как повелось с первой встречи, и их ничуть не смущало, что негоже так часто улыбаться и так охотно смеяться, в то время как утопавшая в голубых шелковых подушках Стелла прикрывает рот платком и кашляет кровью, а Люк Гаррет в Колчестере не знает, как жить дальше. Они не столько простили, сколько забыли друг другу предательство; теперь они снова вместе, а значит, все по-старому.

— Подумать только, всего-навсегда дохлая рыба! — воскликнула Кора. — Вот вам и змей с клыками и крыльями! Никогда еще я не чувствовала себя такой идиоткой. Я ведь ходила в читальный зал (признаться, я втайне надеялась, что встречу там вас) и, как прилежная школьница, писала конспекты, разглядывала в книге ремнетела, которого тридцать лет назад выбросило на берег Бермудских островов, читала о том, что эти рыбы перед смертью плавают у поверхности. Впору извиниться перед Мэри Эннинг за то, что опозорила и ее пол, и род занятий.

— Но какая рыбина! — И Уилл описал, как лопнула блестящая кожа на рыбьем животе и как его содержимое извивалось на берегу.

Заговорили о Стелле, и Кора отвернулась: однажды она уже расплакалась при Уилле и больше не хотела.

— Она попросила показать ей предметное стекло под микроскопом, — рассказывал Уилл, в который раз изумляясь отваге жены. — Она смотрела на содержимое собственных легких, зная, что в них таится смерть, куда смелее, чем я. Мне кажется, она давно обо всем догадалась. Ей ведь и раньше доводилось такое видеть.

— Таких женщин, как Стелла, часто недооценивают. Люди думают, что если она красавица и любит наряжаться, сплетничать и болтать, то пуста, как статуэтка балерины, которая описывает пируэты на шкатулке, но мне с первого же ее письма стало ясно, как она проницательна и умна, — думаю, она и сейчас все прекрасно понимает.

— Не хуже, чем раньше, хотя кое-что изменилось. — Они дошли до опушки леса, тропинка сузилась, на дубах сидели стаи галок, а ежевика цеплялась за одежду. Ягоды сгнили на ветках, поскольку из-за «напасти» никто из жителей деревни давным-давно не ходил с корзиной в лес. — Кое-что изменилось. Меня предупреждали, но такого я не ожидал. Разумеется, Стелла верующая, иначе я бы на ней не женился, — чему вы удивляетесь? А как иначе я оставлял бы жену одну каждое воскресенье и еще половину недели, если бы она не верила в того же Бога? Да, она верующая, но верит иначе, нежели я. Ее вера всегда была, — тут Уилл замялся, подбирая слово, — благовоспитанной, что ли. Понимаете, о чем я? Сейчас все иначе, и меня это смущает. Она поет. Я просыпаюсь ночью и слышу, как она поет у себя в комнате на другом конце коридора. Мне кажется, что слухи о змее перепутались у нее в голове с библейскими легендами, и она не верит, что его больше нет.

— Вы говорите, как чиновник, а не как священник! Наверно, те женщины, которые отправились к гробнице Спасителя, — забыла, как их звали, — тоже, как и она, ослепленные сиянием славы и уже еле живые, мечтали, чтобы все это поскорее кончилось… Нет, я над вами не смеюсь и, видит Бог, никогда не смеялась над Стеллой, но коль скоро вы настаиваете на истинности собственной веры, то, по крайней мере, должны согласиться, что вера иррациональна и для нее не важны ни выглаженная сутана, ни чин богослужения.

Кора почувствовала раздражение: она и забыла, с какой легкостью они выводят друг друга из терпения. Она подумала, не продолжить ли разговор о вере, но сочла, что пока не время обсуждать непростые темы.

— Впрочем, я вас понимаю, — примирительно сказала она, — я очень вас понимаю. Ничто нас так не тревожит, как перемены в любимых. Мне часто снится кошмар (я не раз вам об этом рассказывала), как я прихожу домой, Марта и Фрэнсис снимают лица, как маски, а под ними ненависть и отвращение… — Кора вздрогнула. — Но она по-прежнему ваша Стелла, ваша звезда морей, «любовь не знает убыли и тлена».[51] Так что вы намерены делать? Как думаете ее лечить?

Уилл рассказал о полном треволнений дне в больнице, о вежливости доктора Батлера и сарказме Люка, о том, как спокойно Стелла выслушала диагноз и рекомендации врачей.

— Доктор Батлер осторожен, он хочет еще раз ее осмотреть, хочет колоть ей туберкулин, популярное лекарство. Чарльз Эмброуз обещал, что все оплатит, и как я могу отказаться? Не в моем положении упиваться гордыней.