затеял. Мне ничего другого не остается, как продолжать войну, а тебе это ни к чему. И еще потому… — голос брата стал тише, задушевнее, — еще потому, что нельзя наших дома оставлять без сыновей. Ингус уехал, я могу не вернуться с фронта, а Эрнест… Ты отлично знаешь, чего стоит Эрнест. Успокойся, Янка, ты ничего не теряешь, оставаясь дома. Достаточно и той крови, что мы волей-неволей проливаем на радость царю-батюшке, — он мрачно усмехнулся.

Янка замолчал, но от своего намерения не отказался. Возможно, брат и прав, но это еще не причина, чтобы позволить отговорить себя.

«Если у Карла такие взгляды, — решил Янка, — я ему больше ничего не буду говорить, а поступлю так, как сочту нужным. Хоть бы полк скорей отправлялся на позиции. В ноябре? Торчи еще целый месяц в школе».

В полку служили три мальчугана того же возраста, что и Янка. Возможно, по этой причине и не угасала в душе Янки тоска по фронту, а постоянно подогревалась. Почему они служат, а он не может? Почему их приняли, а его не примут? Ерунда! Нужно только захотеть, и все будет в порядке. Полковник совсем не такой сердитый, как кажется. Те трое тоже ходили проситься в штаб, а старый командир, как лев, на них накинулся: «Нет и нет! Дети не воюют!» Но разве они испугались? Ничуть! Спокойно отправились вместе с батальоном на позиции. Их отослали по этапу обратно в Ригу. Они опять бежали на фронт, разыскали стрелков у Даугавы и, когда батальон ночью переправлялся на Остров смерти, тайком присоединились к нему. Они под огнем противника провели на Острове три недели, и наконец полковник сдался, махнул на них рукой и разрешил остаться. Упорством, и только упорством, можно чего-нибудь добиться.

Узнав, что до отправки полка времени еще много, Янка возобновил занятия в школе и, казалось, вернулся к прежнему нормальному образу жизни. Тройка за поведение заменилась пятеркой, и за короткий срок Янка наверстал все упущенное. Этот стратегический маневр должен был усыпить бдительность брата, домашних и в нужный момент помочь осуществить намеченное.

…У стрелков дни проходили в напряженных строевых учениях. В лесу на дюнах, за кладбищем и Зиемельблазмой, они упражнялись в метании гранат и преодолении проволочных заграждений. Офицеры рассказывали бойцам о новых приемах боя и проводили с ротами тактические занятия. По всему чувствовалось: готовятся решающие бои. На эту мысль наводили и многочисленные вечеринки, устраиваемые чуть не каждый день. Стрелкам разрешали повеселиться, пожить беспечно, отвлечься от ужасов Острова смерти, чтобы они не противились, когда их пошлют на трудное дело, откуда очень многим не суждено вернуться. Бравые ротные сотни, беззаботные сорванцы со сдвинутыми на затылок фуражками, элегантные прапорщики и закаленные на службе ротные, — увидим ли вас после рождественской кровавой бойни? Не один из вас останется в Тирельских болотах и у Пулеметной горки[47]. Пожалуй, для большинства из вас это последние радости, последние танцы в просторном зале Зиемельблазмы, и последними поцелуями награждают вас ласковые девушки в темные осенние вечера.

Гремят трубы, грохочут барабаны, нежно поют флейты, кружатся пары — офицеры бок о бок с простыми солдатами. И старый полковник задумчиво смотрит на свой полк. Поднимается занавес, и со сцены сыплются остроты, звучат куплеты. И опять музыка. Шумит последний карнавал. Может быть, это увертюра к какой-то героической драме.

В один из дней стрелкам выдали новые овчинные полушубки и зимние шапки. Люди возвращались из отпусков, и кругом все настойчивее поговаривали о скорой отправке полка на позиции. Уже намечен был день, уже одну из вечеринок называли последней, и стрелки собирали отданное в стирку белье. И наконец, как-то утром знакомый унтер-офицер сообщил Янке:

— Говорят, что мы сегодня уходим.

Янка немедленно отправился к Карлу.

— Это верно, что полк сегодня отправляется?

— Неизвестно, — уклончиво ответил Карл. — Вернее всего, нет, иначе командир полка сказал бы об этом офицерам.

Но когда Янка, делая вид, что уходит в школу, попрощался с братом, долгое, крепкое рукопожатие Карла и его сердечный взгляд рассеяли все сомнения: это было расставание! Они уходят… «Но не без меня», — решил Янка.

В то утро мальчик не пошел в школу. Весь день он провел в помещении одной из рот, стрелки которой считали его своим и даже готовы были зачислить в личный состав роты. Янка здесь же пообедал и собирался пробыть до вечера, когда вдруг пришел ефрейтор и сообщил, что сегодня вечером в «Блазме»[48] опять состоится вечеринка. Стрелки встретили эту весть с большой радостью, некоторые тут же принялись начищать сапоги и бриться, а Янка, огорченный, собрал книги и отправился домой. К чему такая проволочка? Кому нужна эта дурацкая вечеринка? Жди и томись. И нет никакой уверенности, что полк не уйдет потихоньку без тебя на фронт. Это было бы совершенно непростительно.

Опечаленный, он уселся вечером за книги.

Но недолго пришлось Янке ждать. Возбужденное настроение стрелков, подозрительно оживленная деятельность офицеров и скрытность Карла указывали на то, что роковой момент близок.

И вот как-то ночью…

Глава шестая

1

Ничто не предвещало, что этот день будет не таким, как предыдущие. Утром стрелки, как обычно, вышли в лес на прогулку, опять в дюнах послышался шум трещоток, изображающий пулеметные очереди, дымили полевые кухни, и вечером бойцы с котелками выстроились в очередь за супом. Никто ничего не знал и не говорил. В обычное время прозвучал сигнал на вечернюю поверку.

Янка сидел за уроками до десяти часов. Затем, проверив, в порядке ли приготовленный тайком вещевой мешок, спрятал его под кровать и погасил лампу. Он долго не мог уснуть, что случалось в последнее время довольно часто. Он думал о побеге из дому, о предстоящем разговоре с командиром попка и солдатской службе. Временами его одолевали сомнения в благополучном исходе дела, в особенности, когда он вдумывался в подробности. Но он гнал эти мысли и рисовал себе будущую фронтовую жизнь: представлял, как интересно в окопах, видел себя в землянках среди стрелков, ходил в разведку, стоял на опасном секретном посту в белом маскировочном халате, с легким карабином в руках. Минутой позже он вместе с ротой мчался в бурную атаку, прямо через проволочные заграждения, искусно прятался за соснами и, прижавшись к земле, обстреливал неприятельские цепи. Каждый выстрел попадал в цель. Так же метко стреляли и его товарищи, залпы стрелков косили ряды врагов, как траву, ручные гранаты разрушали окопы и блиндажи противника.

Вот немецкий пулемет в бетонированном гнезде. Его