«Не везет мне, — подумал Янка, следуя за стрелком. — Это не то, что на Острове смерти. Если б я попал туда прошлым летом, теперь мне не пришлось бы здесь попрошайничать».

Несколькими минутами позже он уже разговаривал с братом. Карл только головой покачал, когда Зивтынь привел к нему Янку.

— Озорник ты, озорник! Разве так можно?

— Такой же, как и ты, — отрезал Янка. — Или ты один только имеешь право воевать? Я тоже хочу. И если ты настоящий парень, то должен поговорить с командиром полка. Иначе и дружба врозь.

— Потише, братец, — улыбнулся Карл. — Давай поговорим серьезно. Войди и ты в мое положение. Допустим, что я выхлопочу у командира полка разрешение и приму тебя в свою роту, но…

— Почему ты не хочешь это сделать?

— Потому что тогда на меня ляжет ответственность за твою судьбу.

— Я сам за себя сумею ответить, тебя это не касается.

— Нет, касается. Представь, что с тобой случится несчастье — тебя убьют или искалечат, — ведь мать прежде всего меня упрекнет за то, что я взял тебя на фронт. И она будет права. Пойми сам, как это ужасно! Ведь я не посмею тогда домой показаться.

— И совсем все это не так страшно.

— Нет, это страшно. Ты губишь свое будущее. Ведь ты, помнится, мечтал стать моряком?

— Да, мечтал, ну так что же?

— Тебе уже не быть моряком. Ты не увидишь чужеземных городов и островов и никогда не испытаешь прелести плавания по южным морям. Кончится война, и каждый сможет опять жить, как ему нравится, как мечталось. Твоя же жизнь будет кончена. Ты будешь лежать где-нибудь в болоте или ковылять на костыле.

— А если я останусь жив-здоров?

— На войне надо рассчитывать на самое худшее.

Он дружески беседовал с младшим братом, этот юный офицер, побывавший в пекле Острова смерти и смотревший в глаза всем ужасам войны. Он до тех пор уговаривал и убеждал его отказаться от безрассудного намерения, пока не поколебал упрямство мальчика. Но Янка все же хотел попытать счастья у командира полка. Против этого Карл не возражал, хорошо зная, какой ответ он получит от старого полковника.

— По этапу в Ригу, — приказал командир полка.

Янка был настолько утомлен переживаниями последних суток, что до него не дошло роковое значение этих слов. Они возвращали его обратно в старую жизнь, направляли его будущность не по тому руслу, какое он выбрал.

Совсем рядом слышалось хриплое, болезненное дыхание поля боя. Туда отправился брат, чтобы стоять на посту и охранять всех тех, кто спокойно спал в родном гнезде, а он, Янка, должен возвращаться обратно. Почему так получилось? Для какой цели его берегли? Для каких трудов и мучений сохраняли его силы?

3

К вечеру следующего дня, смертельно усталый, разбитый, Янка вернулся домой. «Как хорошо, что сейчас темно», — размышлял он, шагая по узким улочкам. О его побеге знал, конечно, весь поселок. Любая новость здесь распространялась с неимоверной быстротой. Стоило сегодня чему-либо произойти, как наутро это делалось предметом обсуждения во всех лавках и на всех перекрестках. Но вот и дом. Янка неслышно открыл калитку, так же тихо вытер у дверей ноги и незаметно проскользнул в комнату.

Спрятав свой мешочек под кровать и сняв пальто, он зажег лампу и сел к столу. Книги, тетради, циркули, линейки… Все на том же месте, где он их оставил. Бери в руки и начинай заниматься, если ты еще в состоянии.

Громко скрипнула дверь, и в комнату заглянула хозяйка.

— Смотрите-ка, наш молодой человек дома!

В ее голосе слышалось злорадство.

— Значит, все-таки вернулся! Интересно знать, где же это ты путешествовал?

— Брата провожал, — хмуро пробормотал Янка.

— Так, так. Выходит, они тебя все же не взяли? Велели подрасти? Ха-ха-ха!

Янка резко отодвинул стул и обернулся к хозяйке.

— А вам какое до этого дело? Что вы в этом понимаете? У вас есть на фронте сын или брат?

Хозяйка от неожиданности даже рот раскрыла.

— Ишь, какой прыткий! — опомнившись, начала она. — Нам уж теперь, по-твоему, и знать не положено, чем ты занимаешься? Мы уже собирались известить родителей и сообщить в полицию. Вот времена пришли: дети могут делать все что хотят!

Появился и хозяин с трубкой в зубах. Он держался спокойнее, чем жена. Но не сходившая с его лица насмешливая улыбка раздражала Янку сильнее, чем воркотня хозяйки. Что нужно этим людям? Какое им дело до него? Янка не собирался выслушивать их разглагольствования. Чтобы не затягивать неприятный для него разговор, он спросил:

— Нельзя ли попросить чаю?

— Розги бы тебе, а не чай, — не унималась хозяйка. — Но ничего не поделаешь, не свой ребенок. То он убегает неизвестно куда, то чаю ему подай. Если так воспитывать детей…

В конце концов, чай все же был подан, и Янка, надувшись, глотал горячую жидкость, заедая ее кисловато-соленым солдатским хлебом, купленным у артиллеристов Даугавгривской крепости. А за стеной, умышленно громко, чтобы он слышал, хозяева зубоскалили над «забракованным стрелком». Янку возмущала ограниченность этих людей.

На следующее утро он отправился в школу и сразу же разыскал директора школы: лучше самому все уладить, нежели ждать публичного допроса.

— Зитар, вы не являлись в школу два дня, — первым начал директор, как только Янка переступил порог его кабинета. — Где вы были?

— Господин директор, мой брат отправился на позиции, и я пошел его проводить.

— Так долго затянулись проводы? — директор улыбнулся.

— Я дошел до самых позиций и… попытался остаться с ними, но мне не разрешили. Теперь я вернулся обратно и хочу учиться.

— Сейчас самое время подумать об этом. В нынешнем учебном году вы оказались очень неаккуратным учеником, и мы уже подумывали о том, чтобы исключить вас из школы.

Янка молчал. Пусть делают что хотят — просить прощения он не станет. Если у него хватило смелости пробраться на фронт, то он перенесет и исключение из школы. Одной неприятностью больше, какое это теперь имело значение?

— Значит, вы обещаете исправиться? — возобновил разговор директор.

— Да, господин директор, я буду учиться по мере сил.

— Ну, попытаемся. Только свои военные затеи выбросьте из головы, чтобы это больше не повторилось.

— Не повторится.

Янка по-военному повернулся и вышел из кабинета.

Не сдаваться, только не сдаваться! Хоть и виноват, не склоняй покорно голову. Только так можно завоевать себе место в жизни.

И он не сдавался. На первой же перемене его окружили мальчики. Они разглядывали его, словно какое-то заморское чудо. Некоторые дружески, другие насмешливо показывая на него пальцем, говорили:

— Наш стрелок! Крючков номер