Я передернул плечами:

– Ну так наслаждайся, пока дают.

– Что, ты бы мог получать удовольствие в таком месте? В конструкте-то?

– Люк, после всего, что я насмотрелся за последние два года, я бы получил удовольствие даже в зале ожидания для душ проклятых.

– Очень романтично. Но я-то говорю о военном конструкте.

– Это мы просто не договорились о терминах.

– А ты что, считаешь себя про́клятым?

Я снова глотнул заубервильский виски и сморщился, когда он обжег мне рот:

– Это была шутка, Люк. Острю я так.

– А… Предупреждать же надо, – он внезапно склонился вперед. – Можно вопрос? Тебе сколько было, когда ты первый раз убил человека, Ковач?

– Можно, если только вопрос не личный.

– Мы можем погибнуть на этом берегу. По-настоящему умереть.

– Если только это не конструкт.

– Что, если мы действительно прокляты, как ты и сказал?

– Это не причина выворачивать перед тобой душу.

Депре скорчил рожу:

– Ладно, давай о чем-нибудь другом. Дрючишь ли ты археолога?

– Шестнадцать.

– Чего?

– Шестнадцать. Мне было шестнадцать. По земному стандарту – скорее, восемнадцать. У Харлана меньшая скорость вращения.

– Все равно рано.

Я поразмыслил:

– Да не, самое время. Я ошивался в бандах с четырнадцати. Пару раз до убийства уже и так почти доходило.

– Так это были какие-то бандитские дела?

– Это было черт-те что. Мы попытались кидануть тетраметового дилера, но он оказался круче, чем мы ожидали. Все убежали, а я попался, – я опустил взгляд на свои ладони. – Потом я оказался круче, чем он ожидал.

– А стек его ты вырезал?

– Нет. Просто унес побыстрее ноги. Слышал, что после переоблачения он пытался меня отыскать, но я к тому времени уже завербовался. Его связи были не так хороши, чтоб он мог залупаться на военных.

– А уж в армии тебя научили убивать по-настоящему.

– Уверен, что как-нибудь и сам бы до этого дошел. А что насчет тебя?

Какая-нибудь похожая херня?

– Да нет, – сказал он беспечно. – У меня это в крови. У моей семьи на Латимере связь с армией сложилась исторически. Мать была полковником латимерских межпланетных десантных войск. Ее отец – коммодором флота. Брат и сестра оба в армии, – он улыбнулся, блеснув в полумраке новенькими, свежеклонированными зубами. – Можно сказать, мы урожденная военщина.

– А что насчет твоей специализации? Вписывается она в военную историю твоей семьи? Они не разочарованы, что ты не в командирах? Если это не личный вопрос.

Депре пожал плечами:

– Солдат есть солдат. Нет особенной разницы, каким конкретно образом ты совершаешь убийство. По крайней мере моя мать считает именно так.

– А каким было твое первое?

– Это было на Латимере во время Суфриерского восстания, – он снова улыбнулся, теперь уже своим воспоминаниям. – Лет мне, наверное, было немногим больше твоего. Наша разведгруппа шла по болоту. И вот огибаю дерево и – бамс! – он ударил кулаком в ладонь. – Натыкаюсь на него. Я выстрелил раньше, чем успел хоть что-то осознать. Его отбросило метров на десять и разорвало на две половины. Я видел это своими глазами, но тогда не понял, что произошло. Не понял, что застрелил человека.

– Забрал его стек?

– О, да. Нас проинструктировали на этот счет. Забирать всех убитых для допроса, не оставлять никаких следов.

– Понравилось?

Депре отрицательно качнул головой.

– Меня вырвало, – признал он. – Вывернуло наизнанку. Взвод над мной ржал, но сержант помог вырезать стек. И привести себя потом в порядок. И сказал, чтобы я не брал в голову. Ну а потом были другие трупы, и я мало-помалу привык.

– И поднаторел.

Он встретился со мной глазами, и в его взгляде я увидел отражение тех же чувств, которые испытал когда-то и сам.

– После Суфриерской кампании я был представлен к награде. И рекомендован в войска специального назначения.

– Тебе когда-нибудь доводилось сталкиваться с Братством Карфура?

– Карфур? – он нахмурился. – Они принимали участие в волнениях дальше к югу. В Биссу и на мысе – знаешь, где это?

Я покачал головой.

– Биссу всегда был их базой, но за кого они сражались, так и осталось загадкой. Кое-кто из карфурских хунганов поставлял оружие повстанцам на мыс – я знаю, потому что лично уложил двоих, – но некоторые работали и на нас. Снабжали информацией, медикаментами, оказывали религиозные услуги. Среди рядовых было много истинных верующих, так что получить перед боем для взвода благословление хунгана было грамотным поступком со стороны любого командира. Ты с ними имел дело?

– Пару раз в Латимер-сити. Скорее косвенно, чем прямо. Просто Хэнд как раз хунган.

– Вот, значит, как, – лицо Депре резко приобрело задумчивое выражение. – Очень интересно. А по виду не скажешь.

– Совсем не скажешь.

– Это делает его… менее предсказуемым.

– Эй! Посланничек! – раздался крик откуда-то из-под релинга левого борта, и я различил рокот моторов. – Ты там?

– Крукшенк? – спросил я, выныривая из своих мыслей. – Ты, что ли?

Послышался смех.

Я с трудом поднялся и подошел к релингу. Посмотрев вниз, я увидел Шнайдера, Хансена и Крукшенк, еле умещавшихся на одном гравицикле. В руках у них были бутылки и еще кое-какие принадлежности для вечеринки; и судя по тому, как раскачивался гравицикл, вечеринка уже давно набрала обороты где-то на берегу.

– Давайте-ка на борт, пока не потонули, – сказал я.

* * *

Пополнение прибыло с музыкальным сопровождением. Они сгрузили на палубу аудиосистему, и ночь огласилась звуками лаймонской сальсы. Шнайдер с Хансеном собрали и разожгли бонг. Между развешанными сетями и мачтами поползли клубы ароматного дыма. Крукшенк достала коробку с эмблемой Индиго-сити на этикетке – строительными лесами на фоне полуразрушенного дома – и раздала всем сигары.

– Они же запрещены к ввозу, – заметил Депре, разминая сигару в пальцах.

– Военный трофей.

Крукшенк откусила кончик сигары и, не выпуская ее изо рта, легла на палубу. Повернув голову, она прикурила от трубки, затем без всякого видимого усилия выпрямилась, ухмыльнувшись при этом мне. Я сделал вид, что вовсе даже не пожирал только что остекленелым взглядом ее распростертые на полу маорийские формы.

– Ну-ка, ну-ка, – сказала она, отбирая у меня бутылку. – Идем на перехват.