Плохо пригнанная иллюминиевая плитка исчерчивала косыми полосами света одну из стен. Этого хватало, чтобы видеть без посредства УЗ-зрения. Каркасная кровать, приваренная к полу и служащая частью общей конструкции. Стеллаж напротив. У дальней стены в трех шагах от меня – ниша со столом. Зачем-то подойдя к столу, я тяжело облокотился на него, свесив голову. Спираль инфодисплея ожила, осветив мое склоненное лицо. Я закрыл глаза и предоставил волнам света перекатываться туда-обратно, расцвечивая темноту за моими сомкнутыми веками в оттенки синего и индиго. Содержимое выкуренной трубки все туже стискивало меня в своих змеиных объятиях.

Видишь, Волк «Клина»? Видишь, как начинается новая жатва?

Пошел на хер из моей головы, Могильер.

Ты ошибаешься. Я вовсе не тот шарлатан. Могильер – всего одно из сотни имен…

Кто бы ты ни был, ты нарываешься на пулю в морду.

Но это ты меня привел сюда.

Сомневаюсь.

Перед глазами возник череп, развязно глядящий на меня из сетей. Почерневшие изъеденные губы кривились в сардонической усмешке.

У меня были дела на улицах Заубервиля, но с ними уже покончено. А теперь пора приступать к работе тут.

А вот теперь ты ошибаешься. Когда ты мне понадобишься, я сам приду за тобой.

Ковач-вач-вач-вач-вач…

Я моргнул. Свет голодисплея резанул глаза. Позади меня кто-то шевельнулся.

Я выпрямился, не отрывая взгляда от переборки. В синем свете голодисплея на тусклой металлической поверхности ясно виднелась каждая мелкая щербина и царапина.

Стоящий позади меня снова пошевелился.

Я сделал вдох…

…ближе…

…И развернулся, готовясь нанести смертельный удар.

– Блин, Ковач, ты меня до инфаркта хочешь довести?

На расстоянии вытянутой руки от меня, уперев в бока руки, стояла Крукшенк. Свет инфодисплея выхватил из темноты ее неуверенную усмешку и гладкую ткань рубашки под хамелеохромной курткой.

Я выпустил воздух из легких. Уровень адреналина мгновенно упал.

– Крукшенк, какого хера ты тут делаешь?

– Ковач, это ты какого хера тут делаешь? Ты ж сказал, что по нужде идешь. Чего, собирался на инфокатушку поссать?

– А ты чего за мной потащилась? – прошипел я. – Держать ее для меня собиралась?

– Ну не знаю. Тебе такое, что ли, нравится, Ковач? Ты дигитальщик? Тебя это вштыривает?

Я на мгновение прикрыл глаза. Могильер исчез, но удавья хватка в моей груди до конца так и не разжалась. Я открыл глаза, и Крукшенк по-прежнему стояла передо мной.

– Будешь так прицениваться, Крукшенк, придется что-нибудь купить.

Она ухмыльнулась. Одной рукой она с нарочитой небрежностью провела по своей рубашке. Зацепив большим пальцем край ткани, она обнажила грудь и посмотрела на нее так, словно вид недавно приобретенной плоти зачаровывал ее. Затем ее пальцы задвигались вверх-вниз, скользя по соску до тех пор, пока он не отвердел.

– Разве похоже, что я просто поглазеть на товар пришла, а, посланничек? – лениво протянула она.

Она подняла на меня глаза, и после этого события начали развиваться довольно бурно. Наши тела соприкоснулись. Ее бедро, теплое и твердое под мягкой тканью комбинезона, скользнуло между моими. Сбросив с груди ее руку, я заменил ее своей. Соприкосновение перешло в клинч. Оба наших взгляда были прикованы к ее обнаженному соску и моим пальцам на нем. Ее дыхание стало хриплым, а рука расстегнула мои штаны и, скользнув внутрь, начала поглаживать член.

Мы боком упали на койку спутанным клубком из одежды и конечностей. От койки поднялось практически видимое облако затхлости и солоноватой сырости. Своей обутой в ботинок ногой Крукшенк толкнула дверь, и та захлопнулась с лязгом, который наверняка был слышен всем сидящим на палубе. Зарывшись лицом в волосы Крукшенк, я ухмыльнулся:

– Бедняга Ян.

– А? – она подняла голову от моего члена.

– Думаю… о-о-о… думаю, его это выбесит. Он за тобой волочится с самого Лэндфолла.

– Слушай, за такими-то ногами любая особь мужского пола с гетеросексгенетикой будет волочиться. Я бы… – она начала водить рукой взад и вперед, делая между движениями секундные паузы, – не… принимала… это… всерьез.

Я задержал дыхание:

– Ладно. Не приму.

– Ну и правильно. Да и вообще, – она наклонилась к моему члену и начала медленно водить головкой вокруг своего соска. – Он, похоже, и без того по горло занят археологом.

– Что?

Я попытался сесть. Крукшенк, почти все внимание которой было поглощено процессом, рассеянно толкнула меня назад.

– Не, ты давай лежи, пока с тобой не закончат. Я тебе не собиралась говорить, но раз уж… – она показала на то, что делала, – …короче, думаю, ты как-нибудь переживешь известие. Уже пару раз видела, как они ушмыгивали куда-то вдвоем. И Шнайдер всегда возвращается с этой своей самодовольной ухмылочкой, так что… – она пожала плечами и снова приступила к размеренным поглаживаниям члена. – Ну а чего… он не урод… для белого мужика… Ну а Вардани… наверное… берет все… что дают… Нравится тебе, Ковач?

Я застонал.

– Так я и думала. Эх, вы, мужики, – она покачала головой. – Стандартный трюк из арсенала порноконструкта. Всегда идет на ура.

– А ну-ка иди сюда, Крукшенк.

– Не-а. Ни за что. Позже. Хочу видеть твое лицо, когда ты соберешься кончать, а кончить-то я тебе и не дам.

Притом что против нее были выпитый алкоголь и выкуренная трубка, прогрессирующее радиационное отравление, Могильер, засевший в моей голове, а теперь еще и мысль о Тане Вардани в объятиях Шнайдера – несмотря на все это, Крукшенк, чередуя энергичную стимуляцию руками с легкими поглаживаниями грудью, довела меня до нужного состояния меньше чем за десять минут. А когда довела, трижды не позволила мне пересечь финишную черту, гортанно вскрикивая от удовольствия и возбуждения. В конце концов, быстро и яростно двигая рукой вверх и вниз, она дала мне кончить, забрызгав нас обоих семенем.

В этот момент в голове словно что-то выключилось. Вардани и Шнайдер, Могильер и надвигающаяся смерть вылетели из моего черепа, словно их вынесло сквозь глазницы взрывной силой оргазма. Я обмяк, растянувшись на узкой койке, и стены кабины расплылись перед моими глазами.

Чувства вернулись ко мне, и я ощутил касание гладкого бедра Крукшенк, садящейся мне на грудь.

– А теперь, посланничек, – объявила она, обхватывая мою голову обеими руками, – возвращай должок.

Ее пальцы переплелись на моем затылке, и она прижала мою голову к набухшим складкам плоти, мягко покачиваясь из стороны в сторону, точно мать, баюкающая младенца. Ее щель была горячей и влажной, а обильно текущие соки – горькими и терпкими на вкус. От нее исходил запах чуть обожженной древесины, а гортанные звуки, которые она издавала, походили на хрипы ходящей взад-вперед пилы. Я чувствовал, как по мере приближения к оргазму все больше напрягаются длинные мышцы ее бедер. Под конец она слегка приподнялась с моей груди и задвигала тазом в невольной имитации коитуса. Сплетенные пальцы на моем затылке едва заметно дрожали, как у висящего над пропастью человека, чья хватка начинает ослабевать. Гортанные звуки участились и стали громче, перерастая в хриплый крик.