От меня так легко не отделаться, Волк «Клина».

Мышцы Крукшенк затвердели, как камень. Приподнявшись, она закричала от оргазма в волглом полумрак каюты.

Так легко не отделаться.

Она содрогнулась и осела мне на грудь, от чего у меня перехватило дыхание. Пальцы ее разжались, и моя голова упала на мокрые простыни.

Я захватил цель и…

– Так, – сказала она, скользя рукой вдоль моего тела. – Ну-ка, посмотрим… Хм.

В ее голосе ясно слышалось удивление, но прилагающееся к удивлению разочарование ей удалось скрыть. Ее рука сжимала мой полуопавший член, кровь от которого отливала на глазах, повинуясь приказу тела, которое готовилось к бою с существом в моей голове – или к бегству от него.

Да. Видишь, как начинается новая жатва? Беги не беги, от меня не…

Пошел НА ХЕР из моей головы.

Я приподнялся на локтях, чувствуя, как лицо принимает все более замкнутое выражение. Пламя, разожженное нами в каюте, затухало на глазах. Я попытался улыбнуться, но Могильер стер улыбку с моих губ.

– Извини. Не знаю, что тут еще сказать. Эта фигня со смертью зашла дальше, чем я думал.

Она пожала плечами:

– Эй, Ковач. Выражение «просто секс» еще никогда не было так уместно, как здесь и сейчас. Так что ты уж очень-то себя не казни, прояви мягкость.

Я поморщился.

– Ой, черт, пардон, – ее лицо приняло то же самое несчастное выражение, что и на вступительном собеседовании. Почему-то на лице маорийской оболочки это выглядело еще смешнее. Я хмыкнул, ухватившись за предложенную возможность посмеяться. Ухватившись, заулыбался.

– О-о, – протянула она, чувствуя перемену настроения. – А давай все равно попробуем? Много времени это не займет, я уже вся мокрая.

Она скользнула на прежнее место и склонилась надо мной. Мой взгляд с безнадежностью переместился на перекрестье ее бедер, едва различимое в слабом свете инфокатушки. Крукшенк ввела меня внутрь уверенным движением стрелка, передергивающего затвор.

Ее жар, настойчивость и красота сильного длинноногого тела помогали мне оставаться в рабочем состоянии, но первоклассным сексом происходящее все равно назвать было трудно. Пару раз я выскальзывал из нее, и мои проблемы становились и ее проблемами, поскольку очевидная нехватка пыла с моей стороны снижала градус и ее возбуждения, превращая наше занятие просто в дело техники, которое стоило продолжать разве что из желания довести начатое до конца.

Видишь, как…

Я перестал слушать голос, звучащий в моей голове, и сосредоточился на том, чтобы не отставать от партнерши. Какое-то время мы оба трудились, следя за правильностью позиций и обмениваясь натянутыми улыбками. Затем я вложил в ее рот палец, чтобы она его облизала, и, опустив руку к точке, где сходились ее разведенные ноги, нащупал клитор. Схватив мою вторую руку, Крукшенк прижала ее к своей груди и вскоре после этого достигла подобия оргазма.

Я не достиг и подобия, но влажный от пота полупоцелуй-полуухмылка, которым мы обменялись после того, как она кончила, его мне вполне заменил.

Секс не был первоклассным, но он помог на какое-то время изгнать Могильера. И позже, после того как Крукшенк натянула одежду и поднялась обратно на палубу под аплодисменты и возгласы остальных, я остался сидеть в полумраке, ожидая его возвращения. Однако он так и не появился.

Моя единственная победа, хоть какая-то, за все время на Санкции IV.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Проснулся я с таким ощущением, будто мне по голове заехал когтем фрик-файтер.

Я съежился и перевернулся на другой бок, пытаясь заползти обратно в сон, но тут же накатила тошнота. Усилием воли я поборол приступ и, моргая, сел, опершись на локоть. Размытый столб дневного света над моей головой просверливал мрак каюты сквозь не замеченный вчера иллюминатор. У противоположной стенки неустанная спираль инфокатушки тянулась от эманатора в основании до системной информации, сдвинутой в левый верхний угод. Сквозь переборку за спиной доносились голоса.

«Думай о функциональности, – говорила Вирджиния Видаура в тренировочных модулях Корпуса. – Тебя должна заботить не рана, а урон. Боль можно либо использовать, либо отключить. Ранение имеет значение только в случае, если оно влечет за собой структурное повреждение. Кровь не предмет для беспокойства – она не твоя. Ты надел эту плоть всего пару дней назад и скоро, если тебя прежде не убьют, снова ее снимешь. Не обращай внимания на ранения; думай о функциональности».

Я чувствовал себя так, словно мою голову распиливали пополам изнутри. Пробивала испарина. По телу прокатывались волны лихорадочного жара, начинаясь где-то в области затылка. Желудок поднялся вверх и обретался теперь у самого горла. Легкие как-то неопределенно и приглушенно саднили. Ощущение было такое, будто через меня прошел весьма солидный разряд лежащего в кармане куртки парализатора.

Функциональность!

Спасибо, Вирджиния.

Трудно было понять, насколько своим нынешним самочувствием я был обязан похмелью и насколько – приближающейся смерти. Трудно было испытывать к этому интерес. Я осторожно сел на край койки и только сейчас обнаружил, что заснул, практически не раздеваясь. Пошарив по карманам, вытащил шприц-пистолет из комплекта полевого врача и антирадиационные капсулы. Задумчиво взвесил на ладони прозрачные пластиковые цилиндры. Из-за боли от инъекции меня наверняка стошнит.

Прошерстив карманы еще более основательно, я наконец обнаружил блистер болеутоляющего армейской модификации. Достав таблетку, задумчиво посмотрел на нее, после чего добавил вторую. Остальное довершила подготовка – я проверил сопло, освободил казенник и вставил две наполненные кристалликами капсулы. Защелкнул затвор, и инъектор тоненько взвыл, накапливая магнитный заряд.

Голову пронзила боль. Мучительное чувство, словно от засевшей в мякоти иглы, почему-то заставляло думать о крапинках системных данных, медленно кружащихся в углу инфокатушки на другом конце комнаты.

Индикатор зарядки подмигнул красным. Внутри инъектора, внутри капсул, нацелились остриями вперед кристаллы болеутоляющего, словно миллионы занесенных кинжалов. Я приставил шприц к сгибу локтя и нажал на спусковой крючок.

Облегчение наступило мгновенно. Ласковая алая волна омыла меня изнутри, вымывая из головы розовые и серые пятна боли. Модификация «Клина». Для Волков Карреры – только самое лучшее. Я усмехнулся, наслаждаясь эндорфинным кайфом, и начал нашаривать в кармане антирадиационные капсулы.

Вот теперь я зашибись как функционален, Вирджиния.

Вытряхнул из шприца пустые оболочки из-под болеутоляющего. Зарядил антирад, защелкнул затвор.

Видел бы ты себя, Ковач. Умирающая, разлагающаяся куча клеток, смётанная на живую нитку химпрепаратов.