– Да, я знаю, – сказал Щукин.

– Знаете? – удивился Софрон Леонидович, в следующий миг он понимающе закивал. – Ну, да, раз вы вышли на меня, стало быть, знаете. Однажды на шахте произошла крупная авария. Очередная. Мы уже тогда были вольными. Вина за аварию, по сути, лежала на Хижняке – его предупреждали, что создалась опасная ситуация… Впрочем, это неинтересно. Нас пронесло, авария случилась не в нашу смену, но погибло человек двадцать. Хижняк так и остался сидеть в кресле начальника, списав свою преступную халатность на проходчиков, не доложивших вовремя об опасности, на шахтеров, которые погнались за длинным рублем, и так далее. Однажды я вернулся со скрипкой домой – мы жили вместе – и впервые увидел пистолет…

Никита сидел за столом, сосредоточенно вставляя в магазин патроны. Открылась дверь, он спрятал пистолет под скатерть, но, увидев, кто пришел, достал его.

– Думал, Кузьма вернулся, – проворчал Никита. – Пьет он много последнее время, а пьющий человек болтлив.

– Что это? – задержался у порога Буба.

– Пистолет от ножа не отличаешь?

– Откуда?

– Подарок. Еще в Германии одна женщина подарила.

– Ничего себе! Дай посмотреть.

Никита протянул Бубе пистолет, откинулся спиной на спинку стула и с усмешкой наблюдал за восторгом друга. А тот по-детски прицеливался в стену, где висел ковер, на котором были изображены лебеди, восклицал:

– Вот это да!

– Не целься в лебедей, это хорошая птица, – отнял пистолет Никита, сунул его за пояс, надел вельветовую куртку.

– Куда ты? – забеспокоился Буба.

– Дело есть.

– Не ходи на улицу с этой штукой. Поймают, срок получишь. Тебе мало?

– Я не такой дурак, чтобы меня поймали. Да ладно тебе пыхтеть, в городе ночью бандитов полно, от них я берегусь. Приду поздно.

Едва Никита ушел, Буба схватил кепку и последовал за ним, прячась за деревьями, заборами, углами. После гибели брата Никита изменился, стал мрачным и нелюдимым, а глаза его – отрешенно-холодными. Но друзей он любил, вникал в их проблемы, помогал. Кузьму даже отлупил как-то за пьянку, тот стал его побаиваться, но в результате пил меньше.

Никита шел пешком через весь город, что несказанно удивило Бубу – автобусы ходили по маршрутам, чего ж попусту ноги сбивать? А пришел он к пятиэтажному дому, в котором жил Хижняк. Буба недоумевал: чего или кого ждет Никита? И продолжал ждать вместе с ним.

Жизнь в городе затихала с сумерками, после смерти Сталина столько хлынуло из тюрем бандитов разных мастей, что, казалось, нормальных людей за ними не видно. Разбои, грабежи, изнасилования стали частыми явлениями в ночное время, потому жители с наступлением темноты лишний раз на улицу не выходили. Ночь окутала улицу плотно, один фонарь стоял вдалеке, Буба иногда с усилием приглядывался, чтобы рассмотреть фигуру Никиты. А тот замер, как статуя, прислонившись плечом к стволу дерева.

Вдалеке обозначился рассеянный свет фар. Постепенно лучи становились гуще, вскоре и машина показалась, остановилась у гаража. Хижняк, насвистывая, открыл замок, отвел сначала одну створку железных ворот, затем другую…

– Ну, здравствуй, Демид Харитонович, – вырос перед ним Никита.

– Кто это? – струхнул Хижняк. Разглядел Никиту, успокоился, так как перед ним не грабитель был. – А, это ты, Огарев? Мне не до тебя, устал я.

– От чего устал? – спокойно спросил Никита. Буба еще не подозревал, с какой целью тот пришел к этому дому, но спокойствие друга удивило его. – Ты хоть когда-нибудь работал, чтобы устать?

– Ты почему мне «тыкаешь»? – ощерился Хижняк. – Ты кто такой? Забыл? Так я напомню. Ты шваль, фашистский прихвостень, помни об этом. И пошел вон.

– Я к тебе не разговаривать пришел, а… тоже напомнить. Брата моего помнишь? А остальных, кому могилой стала шахта, помнишь? А сам туда не хочешь?

– Ты что, угрожаешь? – хмыкнул Хижняк. – Ублюдок недобитый. Ох, нет товарища Сталина на вас, предателей, правильно он рубил всех под корень. Завтра же уволю тебя!

– Я пришел тебя убить.

Буба вздрогнул от выстрела. Выстрел показался невероятно громким, он будто прозвучал на весь город.

– За брата! – Второй выстрел. – За ребят! – Третий выстрел. – За меня! – Четвертый. – За семь лет каторги! – Пятый. – За ублюдка! – Шестой. – За шваль! – Седьмой.

Буба смотрел, как вылетает огонь из дула, вздрагивал после каждого выстрела и не понимал, почему Хижняк стоит. А он стоял столбом! Буба подумал – пули, наверное, холостые, захотелось Никитке попугать начальника, не подумал, дурак, что завтра загремит на нары… И вдруг Хижняк после седьмого выстрела рухнул. Послышались крики:

– Стреляют! Караул!

Никита стоял над телом Хижняка и не думал убегать.

– Бежим! – кинулся к нему Буба.

– Шпионил?! – очнулся Никита.

– Да! – зашипел Буба, увлекая его за собой. – Чтобы с тобой беды не приключилось. Да шевелись ты! Я лаз знаю.

Больше уговаривать не пришлось, так как в доме пошло оживление, Никита и Буба кинулись наутек. Отбежав достаточно далеко, они приостановились, шумно дышали.

– Ты что наделал? Идиот! – ругался Буба. – Начнут разбираться…

– Отстань. Я этого часа долго ждал.

– Значит, так! – соображал Буба. – Я пришел, ты был дома, мы слушали радио…

– На радио попадемся, – перебил его Никита. – Мы не знаем, какая передача была, что в ней говорилось.

– Тогда не надо про радио, – согласился Буба. – Я пришел, мы поужинали, я поиграл тебе на скрипке, потом легли спать.

– А если Кузьма раньше нас пришел?

– Кузьма, черт! – застонал Буба. – Ну, ты и дурак! Какой дурак! Скажем, ходили… Куда мы ходили? Пошевели мозгами!

– Не гоношись. Может, Кузьма еще не пришел.

– Ну, зачем, зачем ты это сделал?!

– Кто-то должен был убрать эту сволочь. Таким человеком стал я, – угрюмо ответил Никита.

Они пошли размеренным шагом к дому, некоторое время молчали, а думали об одном и том же – о Хижняке.

– И я не жалею! – неожиданно сказал Никита. – Следующий поостережется измываться над людьми.

Буба снова начал ругаться, теперь уже без пауз. Огарев не произносил ни слова, шел молча. А дома с облегчением вздохнули – Кузьма не вернулся.

– Я могу понять, за что Огарев убил Хижняка, – сказал Щукин. – Хотя самосуд – удел дикарей. А Фрола Самойлова за что? Как он мог?

– Да не собирался он убивать его, даже не думал об этом.

– Но убил.

– У вас, молодой человек, так просто выходит. Убил… А если… наказал?