– Всё в порядке, – Лилит одернула руки, отвернулась. – Я недавно… питалась.

– Тогда… – Нилл попыталась встать, но ужасный кашель прервал её. Она согнулась пополам, громко откашливаясь в ладони. Лилит взволнованно обхватила её костлявые колени.

– Нилл… – позвала она. Безрезультатно. – Нилл!

Тяжело и хрипло дыша, как загнанная старая лошадь, девочка облокотилась на неё всем своим тщедушным весом, обхватила запястьями милое лицо, на котором отразился неподдельный страх и тревога за другое живое существо.

– Нилл… – с замиранием сердца прошептала Лилит, увидев кровь на её ладонях. Чёрную кровь, отравленную проклятьем Сурта.

В этот момент Лилит всё поняла. Она уже догадывалась, что именно показалось странным при их первой встрече, но не придала этому особого значения. Но теперь всё сошлось. Нилл была бледна и бесцветна, потому что её тело уже на пределе.

Постоянное использование магии разрушает её физическую оболочку, оболочку Сурта. И даже регулярное «питание» не спасает ситуацию. Её тело слишком мало и слабо для таких каждодневных магических нагрузок.

За беспечное применение сил, всегда следует расплата.

Потому Лилит старается не «колдовать», если можно обойтись без этого. Ведь при каждом использовании магии расходуются столь ценные магические частицы, от которых зависит её жизнь. Колдовством она только приблизит своё «обледенение» и смерть.

Тело Нилл уже начало неизбежно увядать. Двенадцатилетняя девочка по физическим показателям сравнима с древней старухой. Она уже потеряла цвет, а если так продолжится – однажды потеряет и тело, просто рассыплется песком. Превратится в горстку пепла, чешуек, кусочков кожи.

А если не так, то умрет от голода или холода где-нибудь в пустой подворотне. Или её жизнь заберет «обледенение», протекающее в ускоренном темпе.

Этого Лилит всегда боялась. Боялась однажды «перетрудиться» и умереть проглоченной черным льдом. Она не боялась умереть в драке, битве, перестрелке, стычке, она боялась умереть лёжа на полу, чувствуя, как отнимаются пальцы, немеют от холода конечности, а она даже не может пошевелиться: все, на что способна – смотреть, как чернота и холод пожирают тело.

Представлять, что кто-то может так умереть (Нилл может так умереть!), для Лилит было невыносимо.

– Нилл, – отчаянно зашептала она, цепко схватив девочку за плечи, – пожалуйста, не используй больше силу, она разрушает тебя и… только не против людей.

– Почему? – непонимающе склонила голову набок Нилл. – Люди – наш корм.

Лилит передёрнуло.

– Нельзя убивать людей. Пусть они бывают мерзкими и злыми, всё равно… нельзя. Просто нельзя, без причины… Ты понимаешь? – Лилит с надеждой заглянула в бесцветно-карие глаза.

Нилл не понимала.

– Пообещай! Пообещай, что больше не будешь убивать их. Обещай мне! Что бы ни случилось… – Лилит прижала голову к её плоской груди, чтобы услышать биение сердца, точно только оно могло сказать правду. – Мы не должны вредить людям…

– Если ты так просишь, сестрёнка, то я обещаю, – неуверенно отозвалась Нилл. – Обещаю не убивать людей.

Глава 9. Обратится в прах

По-летнему душно было в мрачной комнате. Тяжелые гардины закрывали большие окна. Лишь дрожащее пламя чуть закоптелой лампы, преломляясь в зеркале, освещало комнату. Лёгкий запах керосина мешался с терпким, дурманящим ароматом роз.

Утром широкая, но по ночам поглощенная темнотой, тесная комната с зелёными обоями напоминала каюту. По крайней мере именно так маленький Дай представлял себе каюту какого-нибудь капитана корабля дальнего плавания.

На стенах висели прибитые гвоздями пожелтевшие от старости и сырости карты; на дубовых полках стояли сувениры и находки из разных стран, привезенные послами в подарок юной любознательной принцессе.

Тихо напевая под нос, она бойко орудовала скрипучими ножницами. Тихое щёлканье то тут, то там раздавалось возле уха мальчика, а серые пряди бесшумно падали на мягчайший заграничный ковер. Сколько бы жизней ушло у Дая, чтобы расплатиться за его порчу? Бесконечно много…

От густого запаха цветов и духоты у Дая кружилась голова, он точно был опьянен. В пору было встать и выйти вон на более-менее свежий воздух, но он не мог и не хотел. Он был зачарован сумраком этой комнаты, тишиной ночи, любимым ароматом и бесконечно ценными мгновениями с дорогим человеком.

Взволнованное и смущенное лицо, сбоку подсвеченное желтым светом лампы, отразилось в зеркале. Тени, пролегшие у его скул и глаз, скрывали густой румянец, чему Дай был безмерно рад, ведь она снова посмеялась бы над ним.

На украшенном позолотой, туалетном столике из темного дерева, за которым он сидел на мягком, обшитым бархатом пуфике, стояло не так много вещей; не было ни белёсых пудрениц, ни помад всех оттенков красного и розового, не было ни кистей и даже угольных палочек. На столике лежала лишь искусно вырезанная из слоновой кости и покрытая перламутром шкатулка с надушенными лентами разных цветов внутри. В них утонули и серьги с белым жемчугом и с бриллиантами. Хрустальный флакончик духов был заткнут пробкой и стоял возле самого зеркала в ажурной оправе, но даже так Даймонд слышал, как нежно он пах розами.

Раздался глухой «щёлк», и мальчик ойкнул от боли: острые ножницы резанули его по уху.

– Осторожнее! – шёпотом возмутился он и хотел схватиться за пораненное место, но «горе-парикмахер» перехватила его руку.

Несколько алых капель упало на ковер, а потом и на ворот его ситцевой ночной рубашки.

– Что ты делаешь? – насупился мальчик, когда она приблизилась, и он почувствовал тепло исходившее от её худенького тела, спрятанного за тонкой шелковой сорочкой.

– Рану нужно обработать, – сладко прошептала девочка, и Дай заметил в зеркале лукавую усмешку на её губах. – Иначе попадет инфекция.

– И как ты… – Дай нервно сглотнул, не договорив, и только молился, чтоб его догадки не оправдались.

Принцесса положила ножницы на стол, возле лампы. Холодные освободившиеся пальцы коснулись его шеи, вторая рука продолжала удерживать его левую руку. Мальчик замер, боясь пошевелиться и спугнуть мгновение.

Теплое дыхание её оборвалось – девчонка лизнула кровоточащую царапинку на его ухе.

Дай резко отпрянул, чуть не сбив со стола лампу. Он и подумать не мог, что она на такое решится. У него закрались подозрения: а не специально ли она промахнулась?

Он растерянно облокотился на туалетный столик, съехав с пуфика и, опасно повиснув над полом, глядел на неё широко распахнутыми глазами.

Её щеки раскраснелись, а губы скривились в насмешливой улыбке. Завидев его растерянное, смущенное лицо, она разразилась звонким смехом.

– Не издевайся, – насупился Дай, возвращаясь на стул. – Я же старше тебя!

– Но ты такой милый, когда смущаешься. Грех тебя не подразнить, – в своей обычной издевательской манере высказалась она.

Дай возмущенно нахмурился,