Вероника нахмурилась:

– Ты же сама говорила, что он – редкий человек и его не следует упускать.

– Да, я так говорила, потому что тогда я думала, что он действительно редкий человек, не похожий на других, – рассердилась Лотте. – Это было до того, как он разбил тебе сердце!

– Так он разбил тебе сердце, дорогая? – Бабушка внимательно посмотрела на внучку.

– Да, – со вздохом призналась Вероника. – Хотя… я не знаю. С одной стороны, я чувствую, что он использовал брак как способ получить то, что ему нужно…

– Наследство, – подсказала Лотте.

– Понятно, – пробурчала бабушка.

– С другой стороны… – Вероника встала и начала ходить по комнате. – На него это не похоже.

– Будь он другим, ты не смогла бы его полюбить, – улыбнулась бабушка.

– Я никогда в жизни не находилась в таком смятении.

– Любовь способна на это, – закивала головой бабушка.

– Я не понимала, что со мной творится, с того момента, как познакомилась с ним. Я была сама не своя. – Вероника остановилась и взглянула на бабушку и тетку. – Разве вы не заметили?

– Глаза… твои глаза говорили об этом, – прошептала бабушка.

Лотте криво усмехнулась:

– А твоя глупость насчет любовницы… Надо же было такое придумать.

– Я заметила одну любопытную вещь, – задумчиво произнесла бабушка. – Независимо от того, насколько умны мужчины, они совершают такие поступки, которые иначе чем глупостью не назовешь.

– Если бы он с самого начала сказал мне…

– Ты выбросила бы это из головы. Вы с ним просто пошутили бы по этому поводу.

Вероника встретилась взглядом с бабушкой.

– Ты так думаешь?

– Считаю это вполне возможным. Но, к сожалению, мы этого никогда не узнаем. – Бабушка печально покачала головой. – В таких делах сложность в том, что чем дольше их скрывают, тем больше возрастает их значение. Словно есть что скрывать.

– Я думаю, что он меня любит.

– А он любит?

Вероника непонимающе посмотрела на бабушку.

– Хотя это едва ли имеет значение сейчас, – продолжала бабушка. – Что сделано, то сделано.

– Вероника, а ты не поторопилась? – вдруг спросила Лотте. – Не сделала ли ты ошибку?

– Еще одну, ты хочешь сказать?

– Если ты веришь, что… – Лотте на секунду замолчала, подбирая слова. – Не жди слишком долго, чтобы признать свою ошибку. Гордость – небольшое утешение, когда человек в результате одинок.

– Вероника не ты, Лотте. Она сможет признать свою неправоту. Она не считает, что сломается, если уступит. А что касается тебя… – Бабушка пронзила Веронику жестким взглядом. – Единственное, что может расстроить больше, чем несъеденный сливовый пудинг, – это неразвернутые подарки. Рождество позади, так что сядь и открой этот подарок. Я лично умираю от любопытства, что там.

Вероника снова уселась между бабушкой и теткой и протянула руку к свертку – пальцы у нее слегка дрожали. Глупо. Она никогда не плачет и никогда не дрожит. Сделав глубокий вдох, она взяла в руки сверток, развязала ленточку и сняла бархатную обертку. К папиросной бумаге внутри была приколота записка. Вероника отложила записку в сторону и развернула бумагу. Сердце у нее остановилось.

– Боже мой, – хмыкнула Лотте. – Это всего лишь старый компас.

– Очень сомневаюсь, что всего лишь, – пробормотала бабушка.

Компас в ладони Вероники был теплым, как в тот день в парке, когда он дал ей его подержать. Словно его только что вынули из кармана.

Как он мог отдать это ей? Он не расставался с компасом с детства, брал его во все свои путешествия. Эту вещь он ценил больше всего на свете.

– Прочитай записку, дорогая, – откуда-то издалека прозвучал бабушкин голос.

Вероника заморгала и развернула записку.

«Моя дорогая Вероника.

Я всегда верил в то, что слава заключается в поисках. А сейчас я понял, что ошибался. In ambitu gloria – этот девиз мне больше не подходит. Я понял, что подлинная слава в трофее, который находишь, и я нашел славу в той, которая завладела моим сердцем. Поэтому я поступаю правильно, доверяя мою самую дорогую вещь той, кто для меня высшая ценность.

Мои поиски закончились – я встретил вас, Вероника, и нас с вами ждет новая жизнь.

И это по-настоящему достойно славы.

Ваш Себастьян».

– Какая ерунда, – фыркнула Лотте, смахнув при этом слезу.

– Это не ерунда. Это бред. Полный бред. – Вероника не понимала, плачет она или смеется. – У него очень хорошо получается нести всякую чушь, глупости и… восхитительную ерунду, и… – У нее сегодня, кажется, глаза на мокром месте и потекло из носа. – О Господи, я люблю его.

– Только потому, что этот человек дарит тебе дурацкую безделушку…

– Не это заставляет меня его любить, но это означает, что он любит меня.

– Я это заметила, – заявила бабушка. – А я очень проницательна.

– Пусть так, Вероника… – начала заново тетка.

– Лотте, либо я верю ему, верю, что он меня любит, что он не собирался обидеть меня или утаить что-то важное от меня, либо я ему не верю. Сомнения здесь неуместны.

Вероника замолкла и долго ничего не говорила. Простить его было бы проще, чем простить себя, если она его потеряла.

– Я должна ему верить. – Она выдохнула и сказала: – И я ему верю.

Лотте с бабушкой переглянулись.

Веронику вдруг осенило.

– Я должна вернуться. Я испортила Рождество и не хочу испортить еще и день его рождения.

– Сегодня уже поздно ехать. Мы отправимся рано утром, – твердо заявила бабушка.

– Я должна ехать сейчас, – стояла на своем Вероника.

– Ничего подобного. – Спорить с бабушкой было бесполезно. – Во-первых, тебе не помешает хорошенько обдумать, что ты собираешься сказать. Затем реши для себя, какого извинения ты от него ждешь. И тебе необходимо выспаться. Ты ужасающе выглядишь.

– Но чувствую себя лучше, чем выгляжу, – улыбнулась Вероника.

– Да, тебе надо справиться со своими чувствами. – Бабушка строго посмотрела ей в глаза. – Ты уверена? Уверена в том, что хочешь его простить?

– Я никогда не была в чем-либо уверена больше.

– Думаю, что придется пожертвовать кое-чем, чтобы получить желаемое. – Лотте со вздохом покачала головой. – Значит, позволишь ему поступить по-своему, чтобы все закончилось так, как он хочет?

Бабушка улыбнулась:

– Но конец тем не менее должен быть счастливым.

– Нет, Лотте, дорогая. – Вероника тоже улыбнулась и решительно заявила: – Он поступит так, как хочу я.