обмене остротами и подколами (Пит с Майклом мгновенно нащупали верный тон) и правильно реагировать на существование двух невидимых берегов – мужского и женского, – которые сложились почти сразу же.

В сиесту мужчины смотрели по телевизору футбол; женщины уже разложили по местам продукты, стоял тихий и неподвижный день. Они трое, Дэмиэн, Пит и Майкл, пили пиво и пялились в экран, словно шел важнейший матч в мире. Как же Дэмиэну хотелось стать разрушителем шаблонов, иным человеком. Правда, Хейзел тоже смотрела футбол, а один раз Мелисса поднялась со своего лежака, подошла и встала позади их дивана, опершись ладонями на подушки, на его подушку, почти касаясь его затылка.

– А-а, – произнесла она, какое-то время понаблюдав, как маленькие человечки в высоких гетрах носятся по траве. – Теперь я понимаю, почему мужчинам так нравится футбол. Явная аналогия с сексом. Все дело в том, чтобы забить, и в препятствиях, которые нужно преодолеть. Это игра про пенисы.

Майкла это шокировало.

– Ну уж нет! – вскричал он.

Дэмиэн засмеялся – точнее, захихикал.

– А вот и да, – сказала Мелисса. – Вы пытаетесь загнать мяч в сетку. Сетка – это влагалище. Мяч – это, ну, шары. Самая прозрачная на свете метафора секса. Даже не верится, что я раньше этого не осознавала. Неудивительно, что мужчины так этим увлечены.

– И женщины, – добавил Пит.

– Точно-точно, – подтвердила Хейзел.

– Я не говорю, что это нравится одним только мужчинам, я просто говорю, что они склонны к этому.

И все продолжили смотреть матч, немного с другим настроем, кроме разве что Майкла, в простоте душевной воспринимавшего футбол по-прежнему двумерно и примитивно.

– Вообще, если подумать, Мелисса дело говорит, – заметила Хейзел. – На самом деле в большинстве игр главное – забить, перекинуть над сеткой, забросить в сетку, загнать в дырку. Гольф, крикет.

– Гадость какая.

– Но-но, ты первая начала!

– Да, но тебе вечно надо развить тему, – сказала Мелисса.

В ответ Хейзел кинула ей в голову сандалией.

– Главное тут техника, чуваки, – проговорил Майкл. – Тут есть своя стратегия. В равной мере и физическая, и умственная.

– А то, – согласился Пит, наклоняясь вперед, над своими мощными гладиаторскими коленями. – Тактика, траектория, кому отдают пас… погодите-ка…

На трибунах взревели, но рев быстро угас. Гол так и не забили. Знатоки принялись костерить виновника.

– Эй, он почти проник! – кричал Пит.

– Вот-вот, слыхали? – сказала Мелисса. – Об этом я и говорю.

За обеденным столом, по другую сторону левой колонны, сидели Стефани и Саммер. Саммер делала уроки, а Стефани наблюдала, сложив руки на коленях, ожидая, когда понадобится ее помощь, но при этом молчаливо поощряя решимость не обращаться за нею, пока это не будет по-настоящему необходимо. Дэмиэну хотелось, чтобы Стефани там не было. Ее присутствие усиливало его неловкость, и ему становилось труднее присоединяться к другим мужчинам. После их утренней размолвки у бассейна Стефани с ним почти не разговаривала.

Дэмиэну больше нравилось, когда они с Мелиссой пересекались мимоходом – скажем, когда он в одиночку ускользал немного почитать: он делал так довольно часто, не в состоянии постоянно находиться в компании. Тем вечером перед ужином он, сидя на верхней ступеньке лестницы, читал Толстого – знаменитый длинный разговор между Пьером и вернувшимся с войны князем Андреем, – когда Мелисса, поплавав, вприпрыжку взбежала по той же лестнице, подпевая песне Джа Рула «Always On Time».

– О, привет, Дэмиэн, – весело бросила она. – Вижу, опять читаешь.

– Ну да, – ответил он не без робости. От нее пахло бассейном, она была в чалме и тонкой белой хлопковой тунике, влажной в тех местах, где ткань соприкасалась с купальником. Последовала пауза, приятная пауза, за которой сквозило ее желание остаться и поболтать.

– Что за книга?

Он показал ей обложку.

– «Война и мир». Боже, мне ее пришлось читать в университете. До конца так и не осилила. Такая длинная. Почему она такая длинная? По-моему, я сдалась где-то в районе семисотой страницы. Я просто не могла ничем оправдать то количество времени, которое я трачу всего на одну книгу, понимаешь?

– Хм… она длинная, это верно. Но я ее с удовольствием читаю. Мне нравится Пьер.

– Это который толстый?

– Он разве толстый? Я как-то не уверен…

– Мне кажется, да. Это единственное, что я помню из книги: очень выпуклое ощущение от людей. Ты прямо видишь, как они выглядят.

– И что они чувствуют, – добавил Дэмиэн. – Поэтому она мне и нравится. Она забирается людям прямо в сердце, так что ты знаешь, что они думают, как реагируют на разные события, почему делают то, что делают. Как в той сцене, где Наташа чуть не убегает с Анатолем, а потом заболевает из-за страшного унижения. Правда, мне кажется, иногда Толстой все-таки перебарщивает с этими своими проповедями – точнее, на самом деле это эссе, насчет войны, нравственности, философии и всего такого. Думаю, в те времена просто не было настоящих редакторов. Они бы все это мигом убрали. Но все-таки мне нравится, что Толстой раздвигает рамки, играет с формой. Кто сказал, что роман не может быть еще и эссе, или проповедью, или философским трактатом, или вообще чем угодно?

Мелисса, стоя над ним, терпеливо слушала.

– Ну да, согласна, – отозвалась она, но Дэмиэн чувствовал, что ей становится неинтересно: он рассуждал слишком долго. – Кстати, – Мелисса с упреком слегка толкнула его в плечо, – твой-то роман как продвигается? Ты мне его так и не прислал.

– Мм… я недавно на него взглянул…

Он действительно взглянул, и его опасения подтвердились: текст оказался чудовищен, в мире не найти более бессвязной, исполненной жалости к себе, ходульной даже в своей хаотичности, тяжеловесной и мучительной попытки двадцати с чем-то-летнего мужчины избыть свою тоску, чем эта куча окололитературного дерьма, отчего Дэмиэн впал в депрессию на пять недель и вышел из нее примерно шесть дней назад, если, конечно, из депрессии действительно можно выйти.

– И?.. – произнесла Мелисса.

– И… ну, его бы надо… доработать.

– Ладно. Ладно, это хорошо. Позитивно. Ты помнишь, о чем мы говорили, Дэмиэн? Позитивность – ключ ко всему. Наш ментальный ландшафт – вот что нам мешает.

– Да, да.

– А я вот читаю Тхить Нят Ханя, – сообщила она.

– Кого-кого?

– Он буддийский монах. Мне о нем сестра рассказала. Он много пишет о важности медитации и пребывании в моменте. Тебе надо бы попробовать его почитать, он мне очень помогает справляться со стрессом и вообще приводить в порядок сознание. Я начала каждый день медитировать – ну, пытаться. Пытаться осознавать каждый момент. И я действительно чувствую себя спокойнее. Это и правда работает.

– На самом деле, – произнес Дэмиэн, возвращаясь к вопросу о своем плохом романе