всегда будут возвращаться назад, все в то же надежное пыльное место, где уже нечего познавать, где будущее облечено в прошлое.

– Правда же, замечательно? – сказала Хейзел с соседнего полотенца, обращаясь ко всем сразу и ни к кому конкретно. – Мне так нравится, что можно вот так просто взять да и приехать сюда. Обязательно надо повторить. Может, у нас к следующему разу тоже появится свой спиногрыз, как думаешь, красавчик?

Пит пробормотал что-то в ответ, приоткрыл и снова закрыл один глаз, что Хейзел сочла однозначно утвердительным ответом. Накануне вечером она прошептала Мелиссе в ванной: «Правда он идеальный? Я думаю, может, он и есть тот самый, единственный. Я правда так думаю».

Ну а дети работали архитекторами: строили замки, прокладывали рвы, и море обрушивалось в них, когда берег посещали волны. Под натиском прилива замки рушились, стирались с лица земли. Тогда дети строили новые, подальше от кромки моря, сгрудившись вместе со своими инструментами, похлопывая по крышам, делая зернистые подъемные мосты, и их кожа смуглела под солнцем. На горы пали тихие голубые сумерки, появились вечерние птицы. Лишь тогда все двинулись обратно: дети наконец уступили, позволили увести себя от берега к квадратному белому дому с прохладным полом, к позднему обеду за длинным обеденным столом, к темной испанской ночи, такой близкой и чужой за окнами их спален.

Следующим вечером детей уложили пораньше: Стефани желала поддерживать хотя бы подобие порядка среди ночного разгула, пьянства и музыки, которому дети, разгоряченные сладкими пончиками и мармеладками от Пита, часто становились свидетелями. Они слышали разговоры о новом подъеме фашизма на Западе и спор о том, кто поет круче – Фокси Браун или Лил Ким. Они слышали, как Хейзел объявила: ей нравится, когда во время секса ей сосут большой палец ноги, – после чего всех призвали говорить потише, ведь между гостиной и лестницей не было никаких перегородок. Теперь шел уже двенадцатый час, на журнальном столике стояла основательно початая бутылка водки, Дэмиэн курил на улице, а остальные раскинулись на диване и в креслах: Майкл говорил по телефону, Мелисса и Хейзел играли в «двадцать одно». В перерыве между вином и картами Стефани поглядывала дурацкий испанский фильм. И тут вдруг по лестнице скатилось нечто бурное, хаотическое, клубок пижам и ночных рубашек, Саммер, потом Риа, держащая Аврил за руку. На лице у Аврил было написано отчаяние.

– Мам, тут с Аврил что-то не то, – сказала Саммер. – Она говорит, что хочет домой.

Стефани встала и оглядела дочь с ног до головы. Аврил тут же уцепилась за нее, стиснула складки ее платья.

– Что случилось, детка? – спросила Стефани.

– Пожалуйста, отпусти меня домой! Пожалуйста, мамочка!

Голос ее звучал пронзительно и тревожно – словно за ней кто-то гнался. Стефани обняла ее, погладила по спине.

– Но мы сейчас не можем поехать домой, родная, уже слишком поздно, уже ночь. Мы собираемся обратно в субботу. Почему ты хочешь домой?

– Просто хочу, и все.

Она расплакалась, и как раз в этот момент в дом вошел Дэмиэн и спросил, что стряслось.

– Боже, ты вся дрожишь, – заметила Стефани. – Ну иди сюда, все хорошо, все хорошо.

Она продолжала гладить Аврил по спине, по рукам, от плеча до кисти, сидя перед ней на корточках, но все это, похоже, не помогало. Взгляд Аврил оставался каким-то диким, застывшим. Ее дыхание участилось.

– Да что с ней такое? – спросила Стефани у Дэмиэна, повышая голос.

Он подошел, взял Аврил за руки. Дочь смотрела сквозь него, заполошно дыша. Выражение ее лица напомнило Дэмиэну ту ночь, когда она застала его за попыткой уйти. Он отнес ее к креслу, усадил и только потом заговорил:

– Аврил, послушай меня. Самолет, который отвезет нас домой, будет готов в субботу. Тогда мы сможем полететь домой. А пока самолет еще не готов, понимаешь? Так что мы тут еще побудем и немного повеселимся, хорошо?

– Но, мама, мама, я не могу… не могу дышать!

Это привело Стефани в состояние бешеной суетливости. Она схватила свою дочь, притянула к себе.

– Кто-нибудь, воды! – вскрикнула она. – Господи, что же творится? Что с ней такое? Что такое с моей девочкой?

– Думаю, это паническая атака, – сказала Хейзел. – У меня такое иногда бывало, когда я была помладше.

Для Стефани, в чьей семье никто не демонстрировал психических отклонений, панические атаки не входили в набор родительских знаний. Она знала, какие таблетки лучше всего помогают при сенной лихорадке, и как свести грибок гелем «Базука», и как лечить ветрянку, – но не знала, как успокоить нервную дрожь или восстановить способность дышать, и ее ужасала собственная никчемность в этой ситуации.

– Это все из-за тебя, – напустилась она на Дэмиэна. – Раньше она такая не была. Это ты виноват, мы оба, мы…

– Стеф…

– Нет, так и есть, я знаю. Они чувствуют, когда есть напряженность, это их пугает… правда? Деточка, все хорошо, все хорошо, у тебя все отлично, все будет отлично, ш-ш-ш-ш, иди сюда…

Ясно было, что Стефани не стоит утешать Аврил, но сейчас она бы ни за что не выпустила дочь из своих рук. Дэмиэн принес стакан воды. Чувствуя себя бесполезным, он стоял и смотрел, как Стефани гладит дочь по голове, укачивает ее, пытаясь одновременно успокоить и себя. Хейзел собрала на диване несколько подушек.

– Пусть она просто тихонько тут посидит, – предложила она. – И все у нее будет в порядке. Ей просто надо почувствовать себя в безопасности. Если мы все будем спокойны, она тоже успокоится. Покажи ей йоговское дыхание, Лисс.

И Аврил обнаружила, что так легче – если стараться сидеть неподвижно, концентрироваться на вдохах и выдохах, выдыхать из центра живота. В конце концов она унялась. Казалось, разрушительная волна внутри ее передумала и медленно отступила. Может, волна ее и не унесет совсем уж далеко. Может, ее песчаный замок и устоит. Аврил опустила голову на подлокотник дивана, она чувствовала, как мать разглаживает ее волосы, навевая ей сон, она слышала, как мать выдыхает тоненьким, слабым голоском: «Ш-ш-ш, ш-ш-ш, ш-ш-ш».

Когда Аврил совсем успокоилась, глаза у нее стали слипаться, и Дэмиэн отнес ее обратно наверх. Мелисса сочувственно смотрела ему вслед, на его печально ссутулившиеся плечи, как бы признающие поражение, – однако в нем ощущалась и та теплая родительская сила, которая все выдерживает, несмотря ни на что.

* * *

Она по-прежнему думала об этом, лежа без сна рядом с Майклом в оставшиеся ночные часы. До этого она то засыпала, то просыпалась. Ей привиделся странный коротенький сон, можно сказать – просто одна картинка: Дэмиэн склоняется над ней в темноте, она видит его крепкое