Пульсация в голове Кэмерона усилилась. На языке появился отвратительно-тошнотворный привкус, как если бы ему в рот залилась болотная вода вместе с кишащими в ней змеями.

– Вы не можете отвезти меня к своей матери. Если Одали меня узнает, я не протяну и пяти минут.

– Non. Помимо всего прочего она еще и целительница. Из-за того что с вами случилось, Рене остановил церемонию, и она вновь стала собой. Вы ведь больше не слышите барабанов? В этот самый момент он стоит перед ней и ее последователями, рассказывая о том, что с вами произошло, и прося ее о помощи. У maman есть свои темные стороны, не имеющие ничего общего с духовными практиками, но она не посмеет прилюдно отказать Рене в помощи. А еще она не сможет запретить Алексии уйти с ним, если девочка этого захочет. Вы видели выражение лица своей дочери. Она уйдет с Рене.

– Святые угодники. Мне не стоило выпрыгивать из этой чертовой лодки.

– Oui. Но что сделано, то сделано. Если мы хотим спасти вас или вашу ногу, вам нужно перестать говорить, перестать думать и начать дышать очень поверхностно.

Боль от ноги распространилась по животу. К горлу Кэмерона подкатила тошнота, и он поспешно перевесился через борт. По его спине и лбу покатился пот, а потом ему стало ужасно холодно. Кэмерона била такая сильная дрожь, что стучали зубы.

– Вы ведь думаете, что я не выживу?

Однако, прежде чем Бастьен успел ответить, Кэмерон вновь перевесился через борт, не в силах сдержать тошноту.

– Вам не стоит наклоняться так низко над водой по двум причинам, mon ami. Во-первых, вы должны держать голову выше раны на ноге. А во-вторых, вы же не хотите, чтобы выпрыгнувший из воды аллигатор откусил вам голову.

Кэмерон сел на скамью, проклиная разливающуюся по телу боль. Словно богохульства могли помочь. Из всех способов умереть подобный никогда не приходил ему в голову. Он готов был предположить смерть от старости, падения с лошади или неизлечимой болезни. Но только не от укуса щитомордника. Вернее, целых двух. Судя по размеру одного из них, он получил изрядную дозу яда.

Сознание Кэмерона начало затуманиваться, а в голове ритмично запульсировала боль, словно герольды затрубили в свои горны, возвещая о его скорой смерти. Кэмерон вновь перевесился через борт и прижал руку к желудку, ощущая на языке лишь горечь желчи.

– Вам повезло, что это не гремучая змея, mon ami. Они крадут дыхание. Их яд перекрывает легкие, и человек задыхается. Такая крупная, как щитомордник, убила бы вас на месте. А сейчас, если вы не умрете, нам придется побеспокоиться о том, чтобы спасти вашу ногу.

Кэмерону показалось или в голосе Бастьена действительно послышались нотки сострадания?

Бастьен остановил лодку у причала и привязал ее к столбу.

– Сможете встать?

Кэмерон попытался.

– Ноги не слушаются.

– Тогда мне придется вытянуть вас из лодки на край причала. Только не двигайтесь, иначе соскользнете в воду. И тогда мне вас уже не вытащить.

– Больше никаких змей, – пробормотал Кэмерон.

– Non, – покачал головой Бастьен. – Мы следим за тем, чтобы они не проникали в дом. Когда я вас подтяну, схватитесь за столб, к которому я привязал лодку. Лежите смирно, пока я не вытащу вас всего. И не забывайте держать голову выше ноги, слышите? Я все сделаю сам, чтобы ваше сердце не билось слишком часто.

Когда Кэмерон схватился за столб, Бастьен выпрыгнул на причал. Со стонами и недовольным ворчанием он поставил Кэмерона на ноги.

– Обопритесь на меня.

Оказавшись в доме, Бастьен усадил его на стул с прямой спинкой и без подлокотников, а потом зажег масляную лампу.

– Сидите прямо. Я сейчас вернусь.

Сознание Кэмерона было так затуманено болью, что он не понял, сколько времени прошло, прежде чем Бастьен вернулся с двумя небольшими чашами в руках.

Сев рядом, Бастьен еще глубже разрезал места укусов ножом, а потом налил в стакан прозрачную жидкость. Отсосав и сплюнув кровь, он полоскал этой жидкостью рот.

– Самогон. Не даст мне отравиться.

Бастьен наклонил голову, снова отсосал и сплюнул кровь.

– Судя по расстоянию между отметинами зубов, выше колена вас укусила меньшая по размеру змея. Но это не значит, что в ране нет ее яда. Молодые особи могут быть такими же опасными, как и старые. Но та змея, что никак не хотела отцепиться, была довольно крупная.

Бастьен вновь повторил процедуру отсасывания крови.

– Неизвестно, ела ли она что-нибудь перед нападением. Поэтому невозможно сказать, какое количество яда она впрыснула вам в ногу.

Кэмерон содрогнулся всем телом.

– Она?

Бастьен поднял на Кэмерона свои прожигающие насквозь голубые глаза.

– Я определил это по кончику хвоста.

Кэмерон попытался сосредоточиться на словах. Они звучали где-то очень далеко, а свет лампы казался невероятно тусклым. Но вот боль в ноге…

– Меня сейчас опять стошнит.

Бастьен поставил рядом со стулом ведро.

– Сомневаюсь, что у вас в желудке что-то осталось. Но будет лучше, если вы освободитесь от того, что есть.

Он взял в руки одну из чаш. Поднеся ее к ноге Кэмерона, он осторожно вылил на раны субстанцию, напоминающую по цвету кровь.

– Что это?

– Один из приемов моей матери. Я вскрыл Сатане вену. Этого старого коня кусали столько раз, что мать клянется, будто его кровь начала вырабатывать противоядие.

Кэмерон тряхнул головой в попытке прочистить сознание и вспомнить, что именно сказал Бастьен. Но его попытки не увенчались успехом. Он закрыл глаза.

– Regarde-moi[24]. – Бастьен стукнул Кэмерона по здоровой ноге, чтобы заставить его посмотреть на себя. – Вы все еще со мной?

Кэмерону потребовалось некоторое время, чтобы осознать сказанное. Он кивнул.

– Не в состоянии мыслить здраво, oui?

На разговоры совсем не было сил. Кэмерон снова кивнул.

– Я знаю, что вам хочется спать, но вы должны работать вместе со мной. – Бастьен вылил на ногу Кэмерона что-то прохладное. Это новое снадобье не помогло унять агонию, но жжение немного утихло.

– Что это было? – пробормотал Кэмерон.

– Семя сома. Помогает унять поверхностную боль. Мать скоро придет. Она сделает все, чтобы спасти вас. Хотя насчет вашей ноги я не уверен.

Что хуже: потерять ногу или умереть?

Кэмерону было все равно.

Часы пробили четыре часа утра, когда шаги на веранде заставили Жозетту побежать к двери. На пороге стоял Рене, к которому прижималась растрепанная, перепачканная кровью Алексия.