Корысть ли дороже нам с сыном разлуки?

Отвержен ли враном невинный птенец?

Караван с шелками шел,

С ним ага мой. Я, рабочий,

Глаз я долго не отвел

С мест, виднелся где кров отчий;

С кровом он слился небес;

Вечерело. Сном боримы,

Стали станом. Темен лес.

Вкруг огня легли мы.

Курись, огонек! светись, огонек!

Так светит надежда огнем нам горящим!

Пылай ты весельем окрест приседящим,

Покуда спалишь ты последний пенек!

Спал я. Вдруг взывают: „бой!“

В ста местах сверкает зелье;

Сечей, свистом пуль, пальбой

Огласилось всё ущелье.

Притаился в глубь межи

Я, и все туда ж влекутся.

Слышно – кинулись в ножи —

Безотвязно бьются!

Затихло смятенье – сече конец.

Вблизи огня брошен был труп, обезглавлен.

На взор его мертвый был взор мой уставлен,

И чья же глава та?.. О, горе!.. Отец!..

Но могучею рукой

Был оторван я от тела.

„Будь он проклят, кровный твой!“ —

В слух мне клятва загремела —

„Твой отец разбойник был…“

И в бодце, ремнем увитом,

Казнь сулят, чтоб слез не лил

По отце убитом!

Заря занялася. Я в путь увлечен.

Родитель, ударом погибший бесславным,

Лежать остается – он вепрям дубравным,

Орлам плотоядным на снедь обречен!

Вышли мы на широту

Из теснин, где шли доселе,

Всю творенья красоту

В пышной обрели Картвеле.

Вкруг излучистой Куры

Ясным днем страна согрета,

Все рассыпаны цветы

Щедростию лета…»

Детушки матушке жаловались,

Спать ложиться закаивались:

Больно тревожит нас дед-непосед,

Зла творит много и множество бед,

Ступней топочет, столами ворочит,

Душит, навалится, щиплет, щекочит.

Июня 26-го дня 1814 г. Брест

Позвольте доставить вам некоторое сведение о празднике, который давали командующему кавалерийскими резервами, генералу Кологривову, его офицеры. Издатель «Вестника Европы» должен в нем принять участие; ибо ручаюсь, что в Европе немного начальников, которых столько любят, сколько здешние кавалеристы своего.

Поводом к празднеству было награждение, полученное генералом Кологривовым: ему пожалован орден святого Владимира I степени. Неподражаемый государь наш на высочайшей степени славы, среди торжества своего в Париже, среди восторгов удивленного света, среди бесчисленных и беспримерных трофеев, помнит о ревностных, достойных чиновниках и щедро их награждает. При первом объявлении о монаршей милости любимому начальнику приближенные генерала условились торжествовать радостное происшествие и назначили на то день 22 июня. День был прекрасный, утро, смею сказать, пиитическое.

Так день желанный воссиял,

И к генералу строй предстал

Пиитов всякого сословья;

Один стихи ему кладет

В карман, другой под изголовье;

А он – о доброта! какой примеров нет —

Все оды принимает,

Читает их и не зевает. —

Нет; он был тронут до глубины сердца, и подобно всем дивился, сколько стихотворцев образовала искренняя радость. Вот приглашение, которое он получил ото всего дежурства:

Вождь, избранный царем

К трудам, Отечеству полезным!

Се новым грудь твою лучом

Монарх наш озаряет звездным.

Державный сей герой,

Смирив крамолу

И меч склоняя долу,

Являет благость над тобой,

Воспомянув твои заслуги неиссчетны:

Тогда, как разрушал он замыслы наветны,

И ты перуны закалял,

От коих мир весь трепетал;

Тобою внушены кентавры,

Что ныне пожинали лавры

И в вихре смерть несли врагам.

Царь помнит то – и радость нам!

Скорее осушим, друзья, заздравны чаши!

А ты приди, узри, вкуси веселья наши

Меж окружающих сподвижников твоих,

Не подчиненных зри, – друзей, сынов родных.

В кругу приверженцев, в кругу необозримом,

Ты радость обретешь в сердцах,

Во взорах, на устах.

Блаженно славным быть, блаженней быть

любимым!

Всё это происходило в версте от Бреста, на даче, где генерал имеет обыкновенное пребывание. Множество офицерства явилось с поздравлениями; потом поехали на место, где давали праздник, – одни, чтобы посмотреть, другие, чтоб докончить нужные приуготовления.

Есть в Буге остров одинокой;

Его восточный мыс

Горою над рекой навис,

Заглох в траве высокой

(Преданья глас такой,

Что взрыты нашими отцами

Окопы, видные там нынешней порой;

Преданье кажется мне сказкой, между нами,

Хоть верю набожно я древности седой;

Нет, для окопов сих отцы не знали места,

Сражались, били, шли вперед,

А впрочем, летописи Бреста

Пусть (Каченовский)[13]разберет);

Усадьбы, города и села

И возвышенности и долы

С горы рисуются округ,

И стелется внизу меж вод прекрасный луг.

На сем избранном месте,

При первой ликованья вести,

Подъялись сотни рук;

Секир и заступов везде был слышен стук.

Едва ль румянила два раза свод небесный

Аврора утренней порой —

Все восприяло вид иной,

Вид новый, вид прелестный,

Творенье феиной руки.

Где были насыпи – пестрелись цветники,

А где темнелись кущи —

Явились просеки, к веселию ведущи,

К красивым убранным шатрам,

Раскинутым небрежно по холмам.

В средине их, на возвышенье,

Стояли светлые чертоги угощенья;

Из окон виден их