И пустой, как барабан.

Счастлив он, пока с ним бродит

Самолюбия дурман;

Но вралей одних ли вводит

Самолюбие в обман?

Юлия (к зрителям)

Хоть невинный и безвредный

Мною выдуман роман,

Но сколь часто – автор бедный

Для ушей чужих тиран!

Вечно горд, самолюбивый,

Всем доволен шарлатан! —

Суд же публики правдивый

Не впадет никак в обман.

Антося

Бедным авторам к успеху

Путь ухабист и песчан,

С публикою не до смеху;

С ней пропал ты или пан!

Что, как скажет зритель едкий,

Мненья общего орга́н:

«Нас поддели, но напредки

Не заманите в обман!»

Входят музыканты – жиды, мазуры, поляки и русские, и начинается дивертисмент.

На замечанье Феб дает,

Что от каких-то вод

Парнасский весь народ

Шумит, кричит и дело забывает,

И потому он объявляет,

Что толки все о Липецких водах

(В укору, в похвалу, и в прозе, и в стихах)

Написаны и преданы тисненью

Не по его внушенью!

(Ноябрь 1815)

Comptable de l’ennui, dont sa muse m’assomme,

Pourquoi s’est-il nomme, s’il ne veut qu’on le nomme?[9]

Gilbert

Эй! Господа!

Сюда! сюда!

Для деловых людей и праздных

Есть тьма у нас оказий разных:

Есть дикий человек, безрукая мадам!

Взойдите к нам!

Добро пожаловать, кто барин тороватый,

Извольте видеть – вот

Рогатый, нерогатый

И всякий скот:

Вот господин Загоскин,

Вот весь его причет:

Княгини и

Княжны,

Князь Фольгин и

Князь Блёсткин;

Они хоть не смешны, да сам зато уж он

Куда смешон! –

С ним вместе быть, ей-богу! праздник.

Вот вам его Проказник;

Спроказил он неловко: раз упал

Да и не встал.

Но автор таковым примером

Не научен – грешит перед партером,

Проказит до сих пор.

Что видит и что слышит,

Он обо всем исправно вздор

И говорит и пишет.

Вот Богатонов вам: особенно он мил,

Богат чужим добром – всё кра́дет, что находит,

С Транжирина кафтан стащил,

Да в нем и ходит.

А светский тон

Не только он —

И вся его беседа

Переняли у Буйного Соседа.

Что ж вы?.. Неужто по домам?

Уж надоело вам?

И кстати ль?

Вот вам Загоскин – Наблюдатель;

Вот Сын Отечества, с ним вечный состязатель;

Один напишет вздор,

Другой на то разбор;

А разобрать труднее,

Кто из двоих глупее.

Что вы смеетесь, господа?

Писцу насмешка не беда.

Он знает многое смешное за собою,

Да уж давно махнул рукою.

Махнул пером – отдал сыграть,

А вы, пожалуй, рассуждайте!

Махнул пером – отдал в печать,

А вы читайте!

16 октября 1817

Из стран Италии – отчизны

Рок неведомый сюда его привел.

Скиталец, здесь искал он лучшей жизни…

Далеко от своих смерть близкую обрел!

Брыкну́ла лошадь вдруг, скользнула и упала, —

И доктора Кастальдия не стало!..

Апрель – май 1820

Как же вас взносили на неприступный status, quo ad praesentem[10]и как

Полком окружали

Военных теней?

В присошках пищали

Курки без кремней?

Как ханы и беки

Пролили вам реки

Хвалы круговой?

С преклонной главой

Ньюкеры и дусты!

И головы их,

При шапках больших,

Под шапками пусты.

3 мая 1820

Не славен в братиях измлада,

Юнейший у отца я был,

Пастух родительского стада;

И се! внезапно богу сил

Орган мои создали руки,

Псалтырь устроили персты.

О! кто до горней высоты

Ко господу воскрилит звуки!

Услышал сам господь творец!

Шлет ангела: и светлозрачный

С высот летит на долы злачны;

Взял от родительских овец;

Елеем благости небесной

Меня помазал. – Что ж сии

Велики братии мои?

Кичливы крепостью телесной!

Но в них дух божий, бога сил,

Господень дух не пропочил!

Иноплеменнику не с ними,

Далече страх я отженя,

Во сретенье исшел: меня

Он проклял идолми своими;

Но я мечом над ним взыграл,

Сразил его и обезглавил

И стыд отечества отъял,

Сынов Израеля прославил!

Ах! точно ль никогда ей в персях безмятежных

Желанье тайное не волновало кровь?

Еще не сведала тоски, томлений нежных?

Еще не знает про любовь?

Ах! точно ли никто, счастливец, не сыскался,

Ей друг? по сердцу ей? который бы сгорал

В объятиях ее? в них негой упивался,

Роскошствовал и обмирал?..

Нет! Нет! Куда влекусь неробкими мечтами?

Тот друг, тот избранный: он где-нибудь, он есть.

Любви волшебство! рай! восторги! трепет! – Вами,