— Чёрный камень горячей горы, но почему-то холодный, — шумно выдохнул он. — Давненько не чувствовал таких. Ты пришла с ним из своего мира, Ева?

— Вальд! — с лёгким раздражением в голосе произнёс Альросский. — Ты испытываешь моё терпение и гостеприимность.

— Понимаю тебя, мой друг, — лучезарно улыбнулся Каменный. — Такое сокровище я бы спрятал в глубине самой высокой горы. И никакая метель не смогла бы мне помешать.

После этих слов Сирисский вернулся на место. Завтрак продолжался. Без особого аппетита я съела несколько кусочков оладьев под дежурные мужские реплики о климате этого мира и охоте, когда раздался новый вопрос.

— И чем же занимается столь дивная девушка? Разучивает танцы вместе с другими любимыми? — спросил Вальд и вдруг расхохотался: — Вижу-вижу! Не разучивает!

Я быстро посмотрела на мрачного Ридерика. Тот кивнул.

— Ну и чем же занимаетесь, Ева? — повторил Каменный.

— Пишу миниатюры.

— Да что вы! — едва ли не с притворной радостью воскликнул Вальд. — Как мы с вами похожи! Я тоже люблю творчество.

— Милорд рисует?

Я приподняла брови, выказывая вежливый интерес.

— О нет! Но с удовольствием посмотрю ваши работы. — Дракон откинулся на спинку стула. — Меня больше интересует резьба по камню. Монументальная. Полагаю, вы видели утром на площади моё последнее творение, — с особым удовлетворением пояснил Каменный.

— На бывшей площади, — недовольно поправил Ридерик, надрезая кусок мяса.

— Видела. — Я улыбнулась. — Красивая вышла змея.

— Вот он! — Вальд пальцем многозначительно показал на Альросского. — Он хочет, чтобы я разломал своё творение и забрал с собой. А я старался!

Каменный явно пытался вывести Ледяного из себя. Казалось, Сирисский медленно, но верно проверяет Ридерика на прочность, пытаясь выведать у того нечто важное. Но пока безуспешно. Несмотря на то что Альросский время от времени огрызался, он был неприступен. И холоден. Со мной, с самим Вальдом.

Я догадалась, что моё присутствие — инициатива Каменного. Ридерик всячески давал ему понять, что кое-кто (конечно, я) здесь лишний. Временами казалось, что Альросский искренен, но делать преждевременные выводы я опасалась. Мало ли как всё обернётся.

Завтрак подошёл к концу. Остаток трапезы я отвечала на вопросы Каменного о своём мире под испытующим тяжёлым взглядом Ридерика.

— Думаю, на сегодня достаточно развлечений, — произнёс Альросский, вставая из-за стола. — Ева, иди к себе.

— О нет! Погоди! — Сирисский тоже поднялся. — Пусть Ева покажет свои работы.

— Вальд!

— Что — Вальд? Думаешь, мне интересно сидеть в одиночестве в своих горах? Только творческая душа может понять красоту работ другой. Верно?

Каменный подмигнул, едва не вырвав рык из горла Ледяного дракона. Терпения у последнего оставалось всё меньше, но Ридерику пришлось сопроводить меня с Каменным в башню, где находилась мастерская.

Уже на месте Вальд прямиком направился к моему столику.

— Можно? — произнёс он, зацепив свёрнутый в рулон лист.

Не дожидаясь разрешения, развернул, открывая глазам картинку с четырьмя драконами.

— Откуда это у вас, Ева? — спросил, показывая изображение.

— Увидела в одной из книг.

— И знаете легенду?

— Не смогла прочесть, — улыбнулась я, мягко коснувшись кулона. Показалось, он чуть потеплел.

— А что же Ридерик?

— И милорд, к сожалению, тоже.

— Печально, — вздохнул Сирисский, а потом широко улыбнулся Ридерику. — Очень печально! Ну да ра’кшам с этими драконами! — Он отбросил рисунок и направился к горячему камню. — А это что?

В следующее мгновение на его ладони лежала моя новая поделка с птицей.

— Красота какая! — восхитился он. — Определённо хочу купить этот камень, как только вы закончите работу. И могу прислать новые, более достойные ваших кистей.

— Что? — удивилась я неожиданному предложению. — Но я не собиралась ничего продавать.

— Вот жаль-то как!

Сирисский положил вторую руку на мою поделку. Убрал. А потом я увидела то, что испугало и поразило меня в тот знаковый вечер. Птица вновь ожила. Плавно отделилась от камня и взмыла вверх, планируя в воздухе.

— Она прекрасна! Да, Ева? — Вальд внимательно смотрел на меня. — И ничего не боится!

Затаив дыхание, я следила за ожившим рисунком. Так вот чья это магия! Птичка весело порхала под потолком, когда сбоку раздался шум. Что-то упало на пол.

Быстро повернулась на звук. Небольшая баночка с краской улетела от неловкого или преднамеренного движения Альросского. Она покатилась по паркету прямо под ноги Каменного. Из баночки посыпались маленькие блестящие шарики, невесть каким образом в ней оказавшиеся. При падении крышка отлетела, и теперь содержимое банки лежало на полу.

Сирисский наклонился и поднял один из шариков. Усмехнулся, затем посмотрел на Альросского, приподняв брови.

— Ридерик? С каких пор в твоём дворце разрешены эти чудесные вещички?

Альросский тоже поднял шарик с пола, потом — ещё пару. На его лице отразилась буря эмоций. Неверие и негодование, смешанные с недоумением, быстро превращались в злость.

— Ева! — процедил Ридерик. — Как ты это объяснишь?

— Милорд? — Я подошла к Ледяному, совершенно не понимая причин его изменившегося настроения. — Что я должна объяснить?

— Ты снова планировала побег? — посветлевшие глаза дракона гневно сузились.

Каменный подошёл к нам.

— Порталы, милая девушка, в этом мире запрещены. Строжайше. Неужели вы не знали?

— Но… Это не моё.

— Неужели, Ева? — Вопрос Ледяного дракона обжёг меня недоверием.

— Ридерик, понятия не имею, как это оказалось здесь.

— Ты сбежала один раз, — не останавливался мужчина, — думала сбежать во второй. Обрадовалась, что с мальчишкой обошлось, и решила попытаться в третий?

— Достаточно. — Каменный встал между нами, закрывая меня от Ридерика. — Вижу, мой визит и правда не к месту. Пожалуй, оставлю вас на сегодня. Разберись, дракон, прежде чем ругать девушку, — неожиданно защитил меня он. — Ты прекрасно знаешь, что обвинение очень серьёзно. Но если Ева виновна… — защита разрушилась, точно её и не было, — ты обязан поступить по закону.

— Лезешь не в своё дело, Вальд! — почти прорычал Альросский.

— Ошибаешься. Такое же моё, как и твоё. Змея останется здесь до выяснения всех обстоятельств. У тебя есть время до полудня завтрашнего дня.

— Убирайся! — рявкнул, уже не сдерживаясь, Альросский.