Но Амалия спокойно повторила, что не изменит своего решения, и, попрощавшись с доктором, села читать Шамфора.

Когда Шарль де Вермон вернулся, он увидел, что Амалия неподвижно сидит в кресле, глядя куда-то в окно, и выражение ее лица не на шутку его озадачило.

– Что-нибудь случилось? – с беспокойством спросил он.

– Не знаю, – задумчиво протянула Амалия. – Не уверена. То есть… – Она закусила губу. – Получается, не зря мне все время снилась книжная лавка, потому что я не могла понять, что на самом деле не так… Откройте вон тот ящик, Шарль, и подайте мне письма, которые там лежат… Благодарю вас. И еще, шевалье. Помнится мне, в библиотеке был отличный сборник Буало. Вас не затруднит разыскать его и принести мне?

Несколько удивленный, Шарль сходил в библиотеку и исполнил ее просьбу. Дальнейшие действия Амалии показались ему немного странными, но он не стал задавать лишних вопросов. Баронесса перечитала письма и сделала из них какие-то выписки, затем перевела их на французский и открыла книгу. А когда через некоторое время захлопнула изящный том с золотым обрезом, Шарль поразился перемене, произошедшей в ней, – ее глаза сверкали, на губах блуждала довольная улыбка.

– И все-таки я его поймала, – проговорила она. – Щучья холера! Ведь все было так просто, так просто… Но если бы не кузен Рудольф, я бы не догадалась, нет, не догадалась. – Она поднялась с места. – А теперь, пожалуй, мне надо поговорить с мадемуазель Натали.

Человек, который нынешним утром столкнул Амалию Корф со скалы в расчете на то, что она погибнет, как и мадам Карнавале, вошел в свою комнату – и замер на месте. Потому что увидел на столе пропавшую склянку с морфием. Вторую из тех, которые исчезли незадолго до попытки самоубийства художницы. «Черт возьми, откуда она тут взялась?» – в изумлении подумал человек. Он отлично помнил, что, когда уходил, никаких лекарств на столе не было.

– Добрый вечер, месье, – раздался голос Натали. Девушка незаметно вошла за ним следом и теперь стояла у него за спиной, он видел ее отражение в зеркале напротив. – Я хотела с вами поговорить.

– Должен вам заметить, – строго промолвил Филипп Севенн, оборачиваясь, – что вами после того прискорбного случая занимается исключительно доктор Гийоме.

– Я не по поводу лечения, – возразила Натали.

– А по какому же? Прошу прощения, мадемуазель, но у меня дела…

– Я все видела, – внезапно проговорила художница, с вызовом глядя на врача. – Все, понимаете? Потому что именно вы столкнули ее утром вниз.

Кажется, он даже не успел удивиться. Только вот ноги в коленях сразу же сделались какими-то до ужаса гибкими, и мужчина опустился на первый же попавшийся стул.

– Но, мадемуазель… Уверяю вас, вы ошиблись… Там был не я.

– Вы, – упорствовала Натали, – я узнала вашу походку, ваши жесты… Конечно, это были вы. И хотя госпожа баронесса предпочла не предавать неприятный случай огласке… думаю, я все же должна рассказать обо всем доктору Гийоме. – Девушка повернулась к выходу.

Большая, нелепая, с длинными руками – в то мгновение Филипп Севенн ненавидел ее, как никого на свете. Вне себя от ярости он бросился к ней, схватил за горло, повалил на пол… И услышал редкие, спокойные аплодисменты. Хлопала Амалия, стоя в дверях.

– Отпустите ее, – сказал кто-то голосом Алексея Нередина.

Но Филипп Севенн только крепче стиснул пальцы. Перед глазами у него мелькали кровавые круги, он никак не мог поверить, что это конец, конец… конец всему. Его схватили за волосы, стали оттаскивать, он приглушенно взвыл. Шарль де Вермон не без труда вынудил его разжать пальцы, и Натали, растирая шею, повалилась на пол.

– Каков мерзавец! – проговорил потрясенный поэт.

Натали тихо заплакала, но Амалия подошла к ней, погладила по волосам, сказала, что теперь все хорошо, что она замечательный, храбрый человек – помогла разоблачить опасного преступника. Потому что он убивал людей, да, убивал женщин, и Амалия вовсе не первая, кого он пытался убить. Услышав последние слова, Севенн, который сидел на оттоманке под надзором Шарля и поэта, попытался вскочить на ноги.

– Я никого не убивал! – крикнул он. – Никто не сможет меня обвинить!

– Потому что вы все предусмотрели, не так ли? – бросила Амалия. – Успокойтесь. Меня вы точно пытались убить, и у нас есть свидетель. – Баронесса дернула за звонок. – Анри! Позовите месье Гийоме, пожалуйста. Полагаю, месье Шатогерену тоже будет небезынтересно узнать правду о своем коллеге.

Севенн визгливо засмеялся:

– О, какие слова! Ну что ж, да, я попался, как дурак, но и вы не лучше меня! Почему вы убили Катрин?

– Что? – вырвалось у Амалии.

– Что? – вслед за ней воскликнул изумленный поэт.

– Да, да, и нечего притворяться! – кричал Севенн. – Она ведь не была больна чахоткой, никогда ею не страдала, и вдруг… на своей проклятой помолвке с дураком, который должен был ей завещать… все завещать… – Филипп задыхался, из его рта вылетали мелкие брызги слюны.

Амалия распрямилась. Ее лицо было очень бледно.

– Вот оно что… Так вы работали с ней вместе? В паре, так сказать? То она подыскивала жертву, то вы… Красивые слова любви, а потом – прогулка под дождем, простуда, и человек, который болен чахоткой, почти сразу же обречен на смерть?

– Послушайте, – жалобно проговорила Натали, – так, значит, что же получается… Он и… Катрин?

– Они находили жертвы среди больных чахоткой, – пояснила Амалия устало. – Втирались к ним в доверие, оформляли брак по подложным документам, а потом… потом помогали супругам умереть, причем так, что никакой закон не притянул бы их к ответу. И получали наследство.

– Уж кто бы говорил о подложных документах! – возмутился Севенн. – Ведь вы сами никакая не Амалия Корф, а Диана Макферсон! Да, я помню, как идиотка Аннабелл писала вам письма, рассказывала, что да как… И вдруг вчера я увидел их у вас в руках! Я сразу же понял, что дело нечисто, что вы пришли по мою душу. Вы убили Катрин, чтобы сделать мне больно! И за это вы ответите, да, да, ответите!

– Я не Диана Макферсон, – спокойно возразила Амалия. – Диана Макферсон – та, кого вы знаете под именем Эдит Лоуренс. Верно, впрочем, лишь то, что девушка обратилась ко мне за помощью. Она знала, что ее подругу убил кто-то из санатория, но не могла понять, кто именно. Вы сами себя выдали, месье, за что вам большое спасибо. Кажется, вы любите читать Буало и Шамфора? Лично я предпочитаю Шамфора. Определенно он был прав, когда говорил, что некоторые люди способны поджечь чужой дом, чтобы на этом огне поджарить себе яичницу. Вы и сами из таких.

– Убивать людей, чтобы получить наследство… – Шарль поежился. – Отвратительно!

– О! Наследство! – крикнул Филипп. – Можно подумать, нам попадались одни богачи! Вечно врали, что у них есть деньги, а на самом деле… И та английская моль тоже меня обманула, потому что успела спустить почти все на лечение, только пыль в глаза пускала. Лишь однажды выпал хороший куш – олух Уилмингтон, но вы, вы… – Он обернулся к Амалии. – И не думайте, что я буду молчать!