Мэтью ждал, что Эдит скажет что-нибудь приличествующее случаю, но ее замечание ошеломило его.

– Хорошо мужчинам – они могут драться на дуэли, – внезапно произнесла девушка. – А вот я не могу, хотя с удовольствием вызвала бы… кое-кого.

Уилмингтон сначала решил, что ослышался. Однако поглядел в лицо Эдит и убедился: она говорит совершенно серьезно.

– Мисс Лоуренс… – несмело начал Мэтью. – Вас кто-то обидел? Кто? Скажите мне, и я… – Но не закончил фразу, внезапно поняв, что вряд ли сможет помочь своей соотечественнице. И в самом деле, что мог сделать такой безнадежный больной, как он?

– Вы знаете, что случилось сегодня с баронессой Корф? – спросила Эдит. Мэтью, поколебавшись, кивнул. – Я очень боюсь, что на самом деле все произошло из-за меня. Она так хотела мне помочь!

И, не удержавшись, девушка рассказала о браке своей подруги Аннабелл, о ее гибели и о подозрениях, которые мучили Эдит.

– Боже мой! – воскликнул Мэтью, пораженный до глубины души. – Какая ужасная история, мисс Лоуренс! Неужели это может быть кто-то, кого мы знаем? И вы… вы решились вот так, одна, отыскать этого страшного человека?

– Вы забываете, – возразила Эдит, – что Аннабелл была моей лучшей подругой. А теперь я боюсь за баронессу Корф, что она тоже может пострадать. Ведь у доктора Севенна пропали две склянки с морфием. Одну взяла русская художница, а куда делась вторая? Конечно, ее взял убийца. Мало ли какие планы могли зародиться в его голове!

Прежде чем ответить, Мэтью оглянулся по сторонам, и его движение отчего-то крайне не понравилось Эдит.

– За склянку с морфием можете не волноваться, мисс Лоуренс, – сконфуженно промолвил он. – Дело в том, что… ее взял я.

– Вы? Но зачем? – оторопела Эдит.

– Когда Катрин умерла… – Мэтью опустил глаза, – мне было так плохо… никто даже представить себе не может. И я украл морфий, чтобы… чтобы умереть. Но потом я увидел мисс Натали, как она… И мне показалось так гадко… самоубийство и все прочее… У меня просто не хватило духу, я не смог…

– Конечно, никогда не стоит этого делать, – сказала Эдит, стараясь говорить как можно мягче. – И верните склянку доктору Севенну, а то ему крепко досталось от месье Гийоме за небрежное хранение лекарств. Вы… вы меня удивили, мистер Уилмингтон. Вот уж не думала, что вы способны на такое.

– Я тоже не думал, что вы… – начал Уилмингтон.

Но тут дверь гостиной растворилась, и вошла Натали Емельянова. Эдит сразу же заметила, что у художницы на редкость испуганный вид.

– А, мисс Натали! – проговорила миниатюрная англичанка. – Что-нибудь случилось? Я надеюсь, с баронессой Корф все в порядке?

– Кажется, да, – несмело ответила Натали, – но дело в том… Дело в том, что мне нужна помощь. Я… я кое-что нашла там, на берегу.

Пока Натали рассказывала пораженным англичанам, что именно она отыскала, Шарль де Вермон вовсю обхаживал Амалию. Во-первых, он наконец сумел выпроводить бывшего пленника Шатогерена из комнаты, которую Рудольф фон Лихтенштейн оккупировал непростительно долгое время. Во-вторых, шевалье принес виноград, сливы, персики и стал уговаривать Амалию попробовать их, потому что сам лично выбирал их для нее и не переживет, если его выбор ей не понравится. Одновременно Шарль пытался избавиться от кошки, которая путалась у него под ногами и вообще всячески мешала показать свою галантность. Наконец Амалия убедила его поставить тарелку с фруктами на стол. Шарль опустился в кресло и взял кошку на руки.

– Что вы читаете? – спросил шевалье, косясь на листок в руке молодой женщины.

– Объяснение в любви, которое мне написал мой кузен, – ответила Амалия.

Быстрее молнии Шарль скользнул вперед и выхватил у нее листок. Сброшенная на пол кошка негодующе мяукнула и забралась под кровать.

– Шарль! – возмутилась Амалия. – Это уже ни на что не похоже!

– Конечно, – сердито проговорил шевалье, – вам нравится меня дразнить! И это вовсе не любовное письмо, а какой-то список. И что тут такое? «Графиня Фекете, дочь герцога Савари. Балерина Недвед. Принцесса Евгения. Актрисы. Мари д’Эвремон…» Знавал я когда-то одну Мари Эвремон, но без приставки «де». Прелестная была девушка. Что за список, Амалия? Неужели здесь перечислены жертвы обаяния вашего кузена? Ни за что не поверю! Или уж тогда у современных актрис чрезвычайно плохой вкус.

– Шарль, – сердито сказала Амалия, – отдайте листок.

– Не отдам, – отозвался шевалье, отводя руку. – Кто такие эти женщины?

– Знакомые человека, который уже умер, – объяснила Амалия. – Одной из них, судя по всему, он особенно дорожил, и если бы удалось ее найти, возможно, она могла бы многое нам рассказать. А что за Мари Эвремон, которую вы знали?

– Вы ревнуете? – Шарль сделал вид, что возмущен. – Уверяю, у вас нет оснований! Я не видел ее несколько лет и понятия не имею, что с ней стало.

– Но кто она вообще такая? – спросила Амалия.

– О ее отце я ничего не знаю, – ответил Шарль, – он умер еще до ее рождения. Мать – славная женщина, но, похоже, слегка не в себе. Она очень любила говорить, как все их ненавидят и преследуют, но что в конце концов они обязательно прославятся. Сама Мари – хрупкая, мечтательная девушка, очень чувствительная и… Однако я плохо ее помню, – закончил он капризным тоном.

– Шарль!

– Потому что для меня существуете только вы, а раз так, все остальные женщины не имеют значения. – Шевалье вернул Амалии листок. – Вы даже представить себе не можете, что я сегодня почувствовал, когда проклятый пистолет предательски щелкнул у меня в руках. Но бог сжалился надо мной, – добавил он, волнуясь. – Просто чудо, Амалия, то, что там произошло. Я ведь прекрасно видел – мерзавец Хофнер был готов меня убить. А получилось…

Но Шарль не успел закончить фразу, потому что в комнате вновь материализовался Рудольф фон Лихтенштейн, от которого, как надеялся шевалье, он окончательно избавился. Немец вошел так стремительно, что створка двери с грохотом ударилась о стену.

– Кузина, – проговорил он быстро, – дело плохо. Я уже уходил, когда меня нагнали мадемуазель Натали и англичане из санатория. Ваша соотечественница нашла на берегу труп.

– Чей? – насторожилась Амалия.

Прежде чем ответить, Рудольф поглядел на Шарля.

– Никто из них не знал того человека, – произнес он. – А я знал его, потому что мне приходилось встречаться с ним прежде. Это доктор Брюкнер.

Мадам Легран, которая выходила по делам, как раз собиралась вернуться в комнату баронессы Корф, которую сегодня столкнули в воду и которая едва не погибла. По словам доктора Гийоме, бедная женщина в ближайшие два дня вряд ли смогла бы передвигаться самостоятельно. Однако едва сиделка приблизилась к лестнице, которая вела на верхний этаж, ее глазам предстало возмутительное и совершенно противоестественное зрелище, а именно: жертва недавнего покушения мчалась вниз по ступенькам со скоростью, которую ей только позволяли пышные юбки шелкового платья. С левого бока жертву заботливо поддерживал немецкий кузен, а правым, здоровым локтем предусмотрительно завладел Шарль де Вермон.