Стела на Площади Победы каменным пальцем грозила Евсею, как бы укоряя его в несусветной глупости – остаться в одиночестве в такие годы. Голова отяжелела, лицо пылало жаром, глаза щемила усталость и бессонница. Сколько раз Евсей представлял момент возвращения домой из аэропорта в пустую квартиру. Картина рисовалась по-разному, в зависимости от ситуации. То печальная, то не очень, но всегда волнующая в предвкушении свободы. А сейчас он ощущал робость. Наталья оставила квартиру в полном порядке, даже сварила обед на несколько дней. А перед тем как сделать последний шаг – пройти паспортный контроль – обняла Евсея и, откинув голову, проговорила серьезно: «Вернешься домой, не забудь переобуться». И ушла. То была последняя фраза в их тридцатилетней совместной жизни.

Евсей приспустил боковое стекло. Вместе с прохладой в салон ворвался уличный шум. Красный глазок светофора прервал рокот шоссе и донес звуки радио из окна соседнего автомобиля. Евсей прислушался. Но зажегся зеленый сигнал светофора, и все понеслись как оглашенные. Неделю назад какой-то мерзавец влез ночью в его машину, хотел украсть радиоприемник. Но чего-то испугавшись, сбежал, успев лишь раскурочить панель. Евсей в досаде тронул пальцем изуродованный щиток. И, о чудо! Радио ожило. Евсей недоверчиво скосил глаза на слепой экран. «Вот бляди, даже сломать как следует не умеют, – блаженно подумал Евсей, – изувечили такую красоту». В его колымаге лишь японская магнитола и была стоящей вещицей. Среди треска радиопомех возбужденные голоса обсуждали недавнее событие – заявление Комитета по чрезвычайному положению ГКЧП, поставившего страну на грань гражданской войны. Комитет продержался три дня и, не получив поддержки народа, поспешил в Крым, к Президенту, каяться. Президент назвал их мудаками и вернулся в Москву, заполненную войсками, танками и разъяренными толпами. В Питере обошлось без войск. Евсей помнил те августовские дни, сам выходил на площадь у Мариинского дворца. Слышал обращение к народу кумира многих горожан – председателя горисполкома из окна цокольного этажа дворца, его одухотворенное лицо. Евсей понимал – дело не шутейное, возврат к старому коммунистическому прошлому вполне реален, слишком уж схватил за горло этот резкий поворот к капитализму. Пустые прилавки магазинов, безденежье, нищета, бандитизм. А сколько подлецов успешно полезло во власть? Одного Евсей когда-то знал лично, присутствовал на суде, где тот тип проходил свидетелем по громкому делу. Убийца, карточный шулер, вор в законе, державший в страхе всю Курортную зону, выстроил в пригороде краснокаменный дворец с охраной из таких же головорезов. И что? Стал руководителем крупного пригородного района! Даже Эрик, яростный апологет радикальных перемен, прикусил язык. Институт, в котором он работал, выдвинул его в Межрегиональную депутатскую группу, первую легальную парламентскую оппозицию в истории Советского Союза. Евсей много раз видел Эрика по телевизору во время трансляций заседаний Верховного Совета. Он сидел неподалеку от академика Сахарова, своего кумира. Евсей запомнил лицо Эрика, когда гогочущее большинство депутатов, улюлюкая и свистя, пыталось согнать академика с трибуны. Наглые морды ничтожеств, которым даже имя этого удивительного человека произносить заказано. Тогда Наталья сказала: «И среди подобных существ ты остаешься жить? Ты такой же, как и они!» Евсей подавленно возражал, мол не все такие. Есть и академик Сахаров, есть и сам Президент с божьей пометиной на лбу, к которому Евсей испытывал огромное уважение. В конце-концов, есть и Эрик Оленин, старый друг. Жаль, он не пришел на «отвальную», которую Наталья затеяла для друзей, а ведь обещал приехать из Москвы. И Андрон ждал Эрика, хотел показать профессору Оленину какие-то свои теоретические разработки. Андрон высоко ценил профессора и гордился неформальным знакомством с ним.

Место во дворе, где обычно Евсей припарковывал свою «копейку», перегородил грузовичок. Да так неловко, что задним бортом перекрыл и вход в подъезд. Трое грузчиков подтягивали к откинутому борту машины холодильник «ЗИЛ». Хозяин холодильника – Аркадий, сосед с верхнего этажа – молодой человек со смешным вытянутым носом, страдальчески следил за рывками грузчиков.

– Бога ради, извините, Евсей Наумович, – плаксиво произнес Аркадий через плечо и подобрал поводок, на конце которого маялся щенок сенбернара. Мордастый густошерстный боченок на толстых коротких лапах, с прижатыми ушами и забавными темными пятнышками, щенок поглядывал на Евсея ореховыми глазами в белых овалах, точно в очках.

– Как его зовут? – Евсей улыбнулся щенку.

– Еще не определили, – охотно ответил Аркадий. – Может Зевсом назовем. Он, знаете, каким вымахает? С теленка!

– Назови Пахомом, – посоветовал грузчик, ворочая холодильник.

– Пахом для собаки не имя, – серьезно ответил Аркадий. – И поосторожней с холодильником, он и так не новый.

– Ни хрена с ним уже не станет, – отрезал грузчик. – А Пахом – наш бригадир. Еще тот зверюга, почище твоего сенбернара.

– Ты поговори мне, поговори, – благодушно отозвался бригадир, накидывая на холодильник такелажный пояс.

Аркадий решил не пререкаться с грузчиками – себе дороже. Холодильник хоть и не новый, а лет пять еще протянет, да и где купить сегодня новый, в магазинах кроме кастрюль хоть шаром покати. Казалось, кончик носа Аркадия проделывал какие-то кунштюки, а успокоившись, забавно повис, словно хоботок муравьеда.

– А вы бочком, Евсей Наумович, бочком протиснитесь, – забеспокоился Аркадий-муравьед, соизмеряя взглядом фигуру Евсея со свободной щелью в подъезде. – Я присмотрю за вашей машиной. А ребята уедут, я вас и позову.

– Ничего, ничего, – ответил Евсей. – Я не спешу, не беспокойтесь.

Евсей и вправду не спешил. Его никто не ждал в пустой квартире на третьем этаже.

Адвокат Григорий Ильич Зусь обещал вернуться из тюрьмы к часу дня. Так он и сказал Евсею Наумовичу: вернусь, мол, из тюрьмы к часу, если опоздаю, подождите – в тюрьме всякое бывает. Евсей Наумович еще подумал: что может произойти в тюрьме неожиданного? Запоры, собаки, вертухаи внутренние и наружные. Что может вызвать непридвиденное? А вот что.

В тот день у адвоката оказалось просроченным удостоверение. Пришлось гонять в Коллегию с коньяком и коробкой конфет для секретарши. Дело недолгое, но по уличным заторам растянулось часа на полтора. За это время помещение в тюрьме, где он встречался со своим клиентом – бывшим директором ликероводочного заводика – оказалось занятым коллегой-адвокатом. Пришлось ждать. А когда помещение освободилось, замешкался конвой и бедолагу бывшего директора доставили из камеры с опозданием. Так что вместо двенадцати адвокат Зусь покинул тюрьму в начале второго. А тут еще автомобильные пробки. Литейный проспект был запружен транспортом, словно специально для того, чтобы помешать адвокату вовремя добраться в юридическую консультацию, где его ждал клиент – Евсей Наумович Дубровский.

Всю прошлую неделю Зусь раскручивал это дело. И, несмотря на всяческие ухищрения следователя, добился некоторых результатов. От этого хитрована Мурженко даже фамилию подследственной удалось выудить не без труда. Вообще в итоге всех юридических новаций последнего времени судопроизводство превратилось в вольницу. Хорошо хоть узаконили присутствие адвоката со стороны свидетеля на стадии следствия. Этот Евсей Дубровский, несмотря на самоуверенность и хваткий ум, оказался довольно большим растяпой. Какого черта он дал подписку о невыезде? По материалам дела подписку о невыезде можно было вполне опротестовать, у следователя не было никаких оснований для подобной меры пресечения. Мурженко явно тянет Дубровского на статью. Интересно, что связывает Дубровского с очаровательной Лизой? Честно говоря, Зусь подзабыл свою случайную соседку по креслу в зрительном зале театра и что-то блеял в трубку, пытаясь сообразить, кто ему звонит. А вспомнив, почувствовал некоторую досаду – ему хотелось иного повода для звонка молодой женщины. Но дело есть дело. Еще одна досада занимала мысли адвоката – слишком скромный гонорар он запросил у клиента за ознакомление с делом, всего пять тысяч рублей. Хотел козырнуть великодушием в глазах бабенки, болван. Придется в дальнейшем, при составлении договора, проявить соответствие, согласно «велению времени». Вдоль всего Литейного проспекта то «веление времени» ощерилось радиаторами иномарок – что ни автомобиль, считай десятки тысяч долларов на колесах. В сравнении с ними старенькая адвокатова «лайба» выглядела, как бедная родственница на богатой свадьбе. Еще эта буро-зеленая плюха, что залепила чуть ли не треть лобового стекла. Чертовы вороны словно только и ждали автомобиль Зуся на стоянке у тюремной стены, чтобы пометить его с голых ветвей тополя. Надо бы затереть безобразие, но адвокат торопился к своему клиенту. Зусь снисходительно поглядывал на мерзкую воронью отметину. На следующей неделе в автосалоне ждали поступление новой партии японских автомобилей «тойота» именно того цвета, который заказывал адвокат. Конечно с Евсея Наумовича адвокату особых бабок не срубить – для этого у Зуся есть дела пожирнее, но кто знает, с чего бы следователю так усердствовать, брать подписку о невыезде. Да и девица та, Лизавета, видимо, неспроста пасет пенсионера.