И снова приветствую вас, дорогие мои, из древнего города Прыжовска.

Вот и состоялось открытие выставки «Русское медвежье». И сегодня же во французской газете «Фигаро» напечатана статья «Культурная столица России».

Как вы думаете, братья и сестры, какой город там называют нашей культурной столицей? Ага, правильно. Я тоже это название выучил. И значит, можно подводить итоги.

Год назад, как все помнят, продал я галерею и отправился на далекий пляж под пальмы, лежать лицом вниз. И казалось мне, лежа под пальмами, что жизнь моя кончилась, что никому наше искусство больше на фиг не нужно, что прошла мода, что задолбали мы всех, кого можно задолбать, и восемьдесят процентов коллекционеров уехало туда, где нас не коллекционируют.

И наступил конец постмодернизма. Прекрасной, блин, эпохи.

А сам я приближаюсь к закату своему, и через пять лет будет у меня обрыдлая морда и поздняя осень в душе.

Но начался прыжовский проект – и появился смысл сперва в моей, а потом и в вашей жизни. Дал я людям работу, навел движуху и многим принес ощутимую пользу.

И враги настоящие появились, с которыми не скучно.

Даже памятник мне поставили при жизни – хороший памятник, в виде черта с рогами.

Все было здорово.

Но только чувствовал я с самого начала, что странный это город – Прыжовск.

Город этот с дырой.

Зияет в нем дыра. И уже много лет в эту дыру исчезают лучшие художники.

Первым канул туда Никита Дуров, который изгнание из храма в девяносто восьмом устраивал, – вы, молодые, и не знаете такого. Нырнул Никита в прыжовскую прорубь, а вынырнул оттуда иеромонах Пафнутий.

Потом Карасик, потом Джон Побери.

А Машка Ртуть стала шведской попадьей.

Ухнули туда и Беда Отмух, и Валька Пикус. Эти даже апостолами заделались.

А самый последний случай произошел неделю назад, можно сказать, в прямом эфире. Все видели. Уж кто-кто, а патриарх наш, Мельхиседек Иваныч, не должен был поддаться. Ан нет: сдулся за пять минут и тут же объявил журналистам, что принял решение завершить художественную карьеру.

Принял, значит, решение пропасть в черной дыре.

И дыра эта – Петр Селиванов по прозвищу Силыч.

И далее терпеть эту дыру нельзя. Надо ее заткнуть.

И стало быть, нуждается Силыч в прояснении.

Как же прояснить-то его, а?

Можно, конечно, подослать какого-нибудь злодея баню ему подпалить. Да только мы криминалом, как всем известно, не занимаемся.

Так что остается последний выход: самому отправиться в пещеру и сразиться с драконом. В одиночку, как рыцарь Ланцелот Озерный.

И не отговаривайте меня, дорогие, – не передумаю. Всё-то мы с драконом уже обговорили. Нажаловался я ему на беса, и взялся меня Силыч сегодня же облегчить.

Портрет мой писать будет. Такой же, как у Шебуршина.

Только не знает он, с кем связался.

Посмотрим, короче, кто кого облегчит. Или я назад на Гоа поеду, под пальмы, или… Ну, поглядим.

А вам, дорогие мои, от этой встречи картинка останется на память, с голубоглазым моим портретом. Если что, завещаю в общественное пользование.

Information must be free![6]