— Дайте четвертак на пропитание! Угостите сигаретой! Ну да ладно, все равно, спокойной вам ночи. Да хранит вас бог!

В окнах жилых домов мерцали отсветы от экранов телевизоров, и часто они были не голубыми, а бледно-серыми, от допотопных черно-белых аппаратов. Многие окна оставались совершенно темными. В некоторых резким светом горела одинокая лампочка без абажура, и на ее фоне вырисовывалась неподвижная голова, уставившаяся на улицу.

— Что ты хочешь? Есть «крэк», «снежок», травка, «скорость», любые калики. Если у тебя есть доллар, могу предложить клевую киску… Парень, у меня СПИД, я бездомный… Прошу прощения, сэр, гоните ваш бумажник, мать вашу…

К западу от Восьмой авеню молодые парни бродили по улицам, сбившись в кучки. Они были неуязвимыми. Здесь они будут жить вечно. Здесь пуля проходит насквозь через щуплое тело, оставляя сердце нетронутым. Банды скользили по темным переулкам, таская с собой свою собственное музыкальное сопровождение.

Это мир белых людей, не надо быть слепым…

Открой глаза, и что ты увидишь?

У него есть словечко для тебя —

Он замочит твоих братьев и сестер.

Это мир белых людей…

Это мир белых людей…

Две банды встретились, разделенные улицей. Громкость магнитофонов уменьшилась. Парни смерили друг друга взглядами, обменялись жестами. Поднятые руки, растопыренные пальцы. Иногда бывает, что противная сторона посчитает подобную браваду оскорбительной. В таких случаях на свет извлекается оружие, и кто-то умирает.

К западу от Восьмой авеню оружие есть у каждого.

Однако сегодня все окончилось миром. Ручка громкости магнитофонов снова выкрутилась до предела, и банды разошлись в противоположные стороны, окруженные буйством музыки.

Это мир белых людей.

Это мир белых людей…

На задних сиденьях припаркованных машин сплелись в объятиях влюбленные, а рядом с провалившимся полотном старой нью-йоркской железной дороги, поблизости от Одиннадцатой авеню мужчины опускались на колени перед другими мужчинами.

Было уже за полночь. Молодые любители танцев спешили домой из клубов и дискотек. Как и актеры бродвейских театров, такие же усталые. Те, кто сидел на ступеньках у подъездов домов, гасили сигареты, прощались друг с другом и ставили на тротуары недопитые бутылки пива, которые тотчас же тотчас же подбирались.

Выли сирены, билось стекло, громко вопил чей-то обезумевший голос.

Пора уходить с улиц.

Это мир белых людей.

Это мир белых людей…

К западу от Восьмой авеню мужчины и женщины ложились в дешевые кровати, слушая эту песню, которая проплывала по улице под окном или врывалась в спальню из соседней квартиры. Музыка была повсюду, но большинство просто не обращало на нее внимания. Усталые, измученные жарой, люди лежали в кроватях, уставившись в грязные потолки, и думали: «Всего через несколько часов у меня снова начнется рабочий день. Дайте мне хоть немного поспать. Пожалуйста, пусть станет чуть прохладнее, и я хоть немного посплю.»

— Дружище, у тебя не хватает зуба. Ты что, не умеешь драться?

— Их было трое на одного, — объяснил Пеллэм Гектору Рамиресу.

— И?

Следующий день, полдень. Рамирес сидел на крыльце базы «Кубинских лордов» и курил сигарету.

— Жарко, — заметил Пеллэм. — Пиво у тебя есть?

— Он спрашивает, есть ли у меня пиво! Ты какое хочешь?

— Любое, лишь бы было холодным.

Поднявшись, Рамирес пригласил Пеллэма пройти в квартиру.

— Кто это сделал? — спросил он, указывая на его лицо, все в синяках.

— Ребята Коркорана. Они прослышали о том, что у нас произошло в тот вечер. Помнишь, с Маккреем? Коркоран потянул спичку, решая, кого будет веселее избить до полусмерти, тебя или меня. Выиграл я.

— Эй, если хочешь, я для тебя кого-нибудь замочу. Или хотя бы выбью пулей коленную чашку. Ради тебя я все сделаю. Без труда.

— Да ничего, можно и без этого, — остановил его Пеллэм.

— Ты не стесняйся, мне ничего не стоит.

— Может быть, как-нибудь в следующий раз.

Рамирес пожал плечами, словно Пеллэм был сумасшедший, и толкнул дверь. Пеллэм отметил, что в тени ниши стоит молодой латиноамериканец с пистолетом за поясом.

Парень обратился по-испански к Рамиресу, и тот рявкнул ему краткий ответ. Посмотрев на лицо Пеллэма, парень рассмеялся. Пеллэму захотелось думать, что это явилось выражением восхищения.

Рамирес постучал в дверь одной из квартир первого этажа и, не дождавшись ответа, отпер замок и толчком распахнул ее, приглашая Пеллэма войти первым.

Квартира оказалась просторной и уютной. Новая мебель, диван, все еще обтянутый полиэтиленом. На кухне стопки упаковок продуктов и мешки с рисом. В одной спальне на полу пять матрасов, накрытых простынями. В другой — коробки с виски и сигаретами. Пеллэм не стал интересоваться, откуда все это.

— Итак, что хочешь — «Дос», «Текате»?

— «Дос».

Рамирес достал из холодильника две бутылки пива. Прижал горлышками к столу, одним хлопком ладони сбил крышки с обеих. Передал одну Пеллэму, и тот жадным глотком выпил чуть ли не половину.

В комнате была духота. В обоих окнах стояли кондиционеры, но они не работали. В зашторенные окна проникал горячий, пыльный воздух, и жара казалась осязаемой на ощупь.

Сняв с кухонного стола коробку, Рамирес достал из нее пару кроссовок и начал их зашнуровывать. Кроссовки были в точности такие же, как те, что он подарил Исмаилу.

— На, приятель, возьми.

— Какое у вас в штате наказание за принятие в дар краденого? — спросил Пеллэм.

— Твою мать, я их нашел!

Попрыгав, Рамирес одобрительно посмотрел на кроссовки.

— Терпеть не могу спортивную обувь.

— Да, ты предпочитаешь ковбойские сапоги. Господи, почему ты носишь эти долбанные сапоги? У тебя ноги в них не болят? Итак, Пеллэм, что ты здесь делаешь? Зачем пожаловал ко мне в гости?

— Я уезжаю из города, — ответил Пеллэм. — Пришел за своим револьвером.

— Насколько я слышал, та moyeta, она призналась в том, что подожгла свой дом. Дружище, она твоя хорошая знакомая. Представляю, как тебе плохо. Но никто не имеет права сжигать здесь старые дома. Это очень плохо.

Рамирес завязал шнурки аккуратным бантиком и туго затянул узел. Медленно встал, наслаждаясь ощущением новых кроссовок. Поочередно попрыгал на носках и на пятках. Сделал обманное движение в сторону и вдруг резко взмыл вверх, соскоблив кончиками пальцев побелку с потолка.

Пеллэм обратил внимание на написанную от руки табличку, висящую на стене рядом с рекламным плакатом спортивного «Корветта», на который облокачивалась одетая в бикини фотомодель.